Взвод

Ливадный Андрей Львович

Одевшись и запив нехитрый завтрак глотком воды из пластиковой бутылки, на которой стоял знак неприкосновенного запаса, он вышел из комнаты и направился налево по длинному коридору. Сориентироваться было нетрудно: повсюду на стенах имелись указатели, снабженные краткими пояснениями.

Пройдя внутренний шлюз, Иван оказался в медицинском секторе подземного убежища. Коридор, облицованный белоснежными пластиковыми панелями, привел его на перекресток.

Судя по надписям, справа находился изолятор, слева хирургический зал, а ему следовало идти прямо – там

располагались биологические лаборатории.

Метров через десять путь преградила внушительная герметичная дверь с окошком из толстого, закаленного стекла. Рядом был установлен сканер, и Иван после секундного колебания приложил свою ладонь к его пластине.

Через несколько мгновений красный индикатор сменился на зеленый, и массивная дверь, послушно зашипев пневматикой, медленно уползла в стену. Было очевидно, что в этой части бункера функционировали все кибернетические системы, обеспечивающие не только циклы жизнеобеспечения, но и избирательный доступ к наиболее важным либо потенциально опасным комплексам.

Догадаться, кто ввел образец его ДНК в систему доступа, было нетрудно, – на протяжении последнего получаса Иван постоянно ощущал рядом с собой незримое присутствие Насти, отчего на душе было тепло и в то же время беспокойно.

В прошлом отношения с женщинами у Ивана складывались достаточно просто, точнее – поверхностно. Он рано попал на войну – так получилось, что сержанта обошла стороной и первая любовь, и семейная жизнь. Кочуя с места на место, куда бросала взвод кривая локальных конфликтов, он познал иные чувства, психика надломилась в сторону кровного братства, – этого не объяснишь ни одной подруге, а после того, как изо дня в день приходилось смотреть в глаза смерти, все ощущения стали иными…

Может, оттого так сильно, так неодолимо тянуло к звездам?

То, что он испытывал сейчас, шло вразрез с прошлым, звучало новой, тревожащей душу, непонятной, но пронзительной нотой.

…Дверь за спиной с шипением закрылась.

Иван стоял на пороге большого помещения, разделенного на отдельные участки матовыми непрозрачными перегородками. Зал наполняли различные звуки, где-то с тихим посапыванием вздыхал невидимый агрегат, тонко попискивали сигналы на блоках аппаратуры, за одной из перегородок нервно взвизгивал сервопривод, и Лозин пошел на этот звук.

За тонкой матовой переборкой из небьющегося стекла располагался отсек, в котором был установлен внушительных размеров агрегат, похожий на исполинский цветок с пятью объемными лепестками-камерами, присоединенными к толстому центральному стержню, поднимающемуся от пола и исчезающему в потолке.

Вдоль стен высились компьютерные терминалы, за одним из которых спиной к входу сидела Настя.

Очевидно, она не слышала, как вошел Иван. Ее напряженная поза выдавала крайнюю сосредоточенность:

подавшись вперед, она, не отрываясь, считывала данные, что поступали на монитор бесконечным потоком сообщений.

– Настя… – негромко позвал Иван.

Девушка вздрогнула.

Коснувшись сенсора на расположенной

рядом клавиатуре, она обернулась, увидела Ивана, попыталась улыбнуться, но губы предательски дрогнули, выдавая внезапное волнение.

Она порывисто встала, не в силах совладать с гулким током крови в висках… и опять они не произнесли ни слова, будто неделя разлуки наложила какой-то неизгладимый отпечаток на простые отношения мужчины и женщины, переиначив чувства, сделав их в сто крат острее, так, что не было сил вздохнуть…

Иван обнял ее, заметив, как глаза Насти вдруг заполнились предательской влагой. Он попытался нежно убрать дрожащие на ресницах слезинки, а они вдруг сорвались и скатились, оставляя змеистые полоски на осунувшихся щеках девушки; она льнула к его руке, целовала пальцы, задыхаясь от внезапного счастья, а душу Ивана, давно позабывшую, что такое страх и любовь, огрубевшую, застрявшую где-то между жизнью и смертью, вдруг проняло дрожью – оказывается, была на свете еще одна система ценностей, которую невозможно понять рассудком – ее можно только почувствовать, прожить…

– Настя… – задыхаясь, произнес он.

Она прижалась к нему и тихо прошептала:

– Я так боялась потерять тебя…

* * *

Где-то рядом назойливо и тревожно заработал зуммер, разрушая своей трелью наваждение первых минут встречи, и Настя чуть отстранилась от Ивана, покосившись на компьютерный терминал.

– Извини… – произнесла она, осторожно выскальзывая из его объятий.

Он не стал удерживать ее, хотя в эти секунды ему неодолимо хотелось забыть о существующих проблемах, обо всем, что не касалось их двоих, однако Иван сдержался, сел в свободное кресло рядом с терминалом и, пока Настя что-то лихорадочно переключала на пульте управления, огляделся по сторонам.

Только сейчас он смог обратить пристальное внимание на странный агрегат, занимавший центр отсека. Его выпуклые, продолговатые «лепестки» являлись камерами биологической реконструкции, которые, даже на неискушенный взгляд Лозина, использовались в данный момент не по своему прямому предназначению.

В двух из них под прозрачными колпаками были заключены тела Чужих, третья, герметичная, ячейка содержала окоченевший труп Биша.

Настя, угомонив наконец назойливую трель, проследила за напряженным взглядом Лозина и вздохнула:

– Да, неподходящее место… – Она не окончила фразу, невольно передернув плечами.

Иван ласково провел ладонью по ее щеке.

– Бояться нужно живых, а не мертвых, – произнес он. – Проверено…

– Я их не боюсь, – тихо откликнулась Настя.

– Тебе бы отдохнуть. Меня «убаюкала» на двое суток, а сама?

– Потом… – Она вновь покосилась на чуждые тела и добавила: – Подкинул мне двух ксенобиан и говоришь про сон?

Иван нахмурился.

– Не морщи лоб. Так называет их Дима Логинов. Ксенобиане. – Настя повернулась в кресле, чтобы не видеть тела Чужих. – Когда старшина принес мне три скафандра, я, откровенно говоря, растерялась.