Взять хотя бы меня
Шрифт:
– Это миленькая привычка хорошенькой избалованной женушки, вот и всё, – бывало, поддразнивал меня дилер.
Но я не хотела быть «хорошенькой избалованной женушкой». Мне нужно было снова стать самой собой, той, кого я знала как талантливую писательницу. Подумав, я решила снять офис. Мартин ездит на работу в студию, вот и я тоже буду ездить на работу – в свой офис. Пустая комната и пустые страницы должны были заставить мою музу сжалиться и наконец навестить меня. Я нашла подходящий вариант в Беверли-Хиллз – словно созданный специально для меня офис в духе Раймонда Чандлера – и уютно там обосновалась. Но вместо того чтобы писать, я снова стала пить.
Вдохновляясь
– Кажется, у меня проблемы, – призналась я Артуру Кречмеру, моему редактору из Playboy. Он как раз приехал в город по делам на один день, и мы встретились за обедом недалеко от моего офиса. Конечно, я заказывала себе выпивку снова и снова.
– Я вижу, – отозвался Артур. – А почему раньше не сказала? Ведь ты могла со мной поделиться, ты же знаешь.
Я знала. Только не понимала, что в этом случае стала бы делать с жалостью и сочувствием Артура. Мне хотелось быть сильной, чтобы справиться со всем – и под «всем» имелись в виду удары судьбы, которые мне были суждены.
Мартин теперь вел сразу три проекта: «Нью-Йорк, Нью-Йорк»; документальный «концертный» фильм продюсера Робби Робертсона под названием «Последний вальс»; и мюзикл «Действие» с Лайзой в главной роли. Его карьера на полном ходу летела к расцвету, и Мартин не хотел упускать ни одной подворачивающейся возможности. Как и многие новоиспеченные знаменитости, он действовал и чувствовал так, словно хотел прыгнуть выше головы. Слава – это афродизиак. Как Мартин сам признавал, даже реальность в виде жены и ребенка не могла его сдержать.
От нашего особняка на Малхолланд-драйв до дома Робби Робертсона в Малибу – около сорока пяти минут езды. Я проделывала этот путь множество раз. Мне нравилась жена Робби, Доминика, – я чувствовала, что мы с ней близки по духу. Как и я, она встретила своего будущего мужа, выполняя журналистское задание. Как и я, она ощущала себя писателем. Общаясь с нею, я чувствовала, как возрождается мой дух – даже несмотря на то, что весь Малибу был просто завален наркотой, в первую очередь кокаином. Проводя там все больше и больше времени, я стала тратить на дурь все больше и больше денег. «Привычка хорошенькой избалованной женушки» вырывалась из-под контроля.
Как ни странно, в Малибу меня не покидало успокаивающее чувство «нормальной» жизни. Пристрастие к наркотикам было нормой для жен рок-звезд, как и завершившиеся до срока карьеры. Мое поведение никого не смущало. Здесь повидали зависимости и похлеще моих. Излюбленная тема местных разговоров – что бы ты мог иметь и что имеешь сейчас. Я вписывалась в нее прямо идеально.
«Последний вальс» задумывался как документальный фильм со звездным составом – в нем участвовали знаменитости рок-н-ролла от Боба Дилана и Нила Янга до Джони Митчелла и Хаулина Вулфа. Он снимался в Сан-Франциско, а дополнительные сцены готовились уже в Лос-Анджелесе. Получалась роскошная съемка сразу
Все чаще я ловила себя на мысли, что живу по принципу «если Мартин разрешит». Творчество больше не давало мне надежной опоры, а без нее я чувствовала себя хрупкой лодчонкой, которую носит по волнам. В городе, где людей судят исключительно по их статусу, моя роль сводилась к одному – «жена Мартина». Я все глубже скатывалась в алкоголизм, все плотнее привыкала к наркотикам, одна в огромном доме на холме. Слава Мартина между тем все росла и ширилась – как ширились и слухи об их с Лайзой отношениях. Роман на съемочной площадке. Лучшей пищи для таблоидов и не придумаешь. Мы все были игроками собственной драмы – драмы, которую Голливуд видел уже много раз, только актеры ее менялись.
– Ты не можешь и дальше так жить, – заявил как-то вечером Мартин, вернувшись домой раньше обычного и застав меня более пьяной, чем обычно.
– О чем ты? – ух, как мне не нравилось быть загнанной в угол!
– Ты знаешь, о чем я. О выпивке.
– А ты мог бы появляться дома.
– И что это изменит? Ты пьешь не из-за меня. Ты пьешь, просто потому что пьешь.
Тут Мартин был прав, конечно. Я пила, просто потому что пила, не нуждаясь ни в причинах пьянства, ни в оправдании ему. Я просто была алкоголичкой, а все алкоголички пьют. Если уж на то пошло, то в отсутствие Мартина пить было только удобней. Жалость к себе обрамляла ободок бокала: «Бедняжка я, бедняжка. Выпью-ка я немножко».
На той же неделе в Лос-Анджелес прилетела моя подруга с Восточного побережья. Мартин разговаривал с ней о моем пьянстве. Она, конечно, согласилась, что с этим нужно кончать. Муж упомянул об этом разговоре, но я и слышать ничего такого не желала. Моя жизнь и без того не сахар. Мое пьянство – это не проблема, а решение. Помню, как подумала, что эти двое – психованные лицемеры. Со своей бы жизнью разобрались, прежде чем в меня пальцем тыкать. Мне даже в голову тогда не приходило, что ими руководит истинная забота обо мне, а не стремление доказать собственное моральное превосходство. Если я когда-то и верила, что Мартин меня любит, то сейчас этой вере пришел конец. Алкоголь – вот и любимый мой, и мой друг. Алкоголь – постоянный, верный, понимающий спутник. Нельзя было допустить, чтобы у меня его забрали. Никто и никогда.
У меня осталась фотография с тех времен, сделанная на старой студии Metro-Goldwyn-Mayer, где мы работали. В соседнем павильоне тогда снимался римейк «Кинг-Конга», и Мартина пригласили взглянуть на огромное создание – главного героя. Муж позвал меня с собой. На фотографии мы с ним стоим на ладони Конга. Сейчас, глядя на фото, я понимаю, что оно стало символом наших проблем. Как огромная обезьяна, наши неприятности сжали нас в кулаке и не выпускали. Как Конг, они могли раздавить нас в любой момент. Мы с Мартином улыбаемся в камеру, но это больше походит на ухмылки приговоренных к смертной казни. Из уютной ретроспективы, конечно, несложно заметить всю ироничность снимка. Мы словно ликуем от счастья, совершенно забыв о нависшей над нами угрозе. Мы были так молоды и ни о чем не подозревали – типичное клише для голливудской утробы. Наши запутанные судьбы вершились в газетах.