Взять свой камень

Веденеев Василий Владимирович

А наутро просыпаешься с головной болью, прошедшая ночь встает перед тобой туманным видением, а в желудке давящая пустота, и тело кажется вялым, словно его колотили палками. И тут приходит на помощь фрюшоп – снимает боль в голове, возвращает тебя к жизни, заставляя окружающее засверкать новыми красками.

Гельмут Шель закурил сигарету и поглядел в окно. Солдаты таскали к грузовикам ящики, тюки, свертки: штаб переезжал ближе к отодвинувшейся на восток линии фронта. Генерал Тровиц завтракал, и, как только он закончит, к нему в кабинет пригласят штурмбанфюрера Шеля для доклада об операции по поимке русских парашютистов.

Где

же найти сейчас свой фрюшоп, чтобы избежать тяжкого похмелья перед равнодушно-ироничным взглядом Тровица? Как нащупать верный тон, чтобы не показалось, будто оправдываешься, подобно провинившемуся школьнику перед строгим учителем? Генералу наверняка успели доложить о потерях обеих сторон в проведенной операции. Без потерь не бывает войн, но потери всегда оправдываются победой, которой у Шеля нет: русский опять ушел с горящей станции, унося с собой тайну, за которой его сюда посылали, а он, Гельмут, хотя и догадался о ней, но не сумел ее раскрыть. Не сумел…

Что унес русский разведчик, прорвавшись через кольцо блокады в самом неожиданном месте? Что сгорело на охваченной огнем станции? Откуда там вдруг появился офицер русских пограничных войск НКВД, отстреливавшийся до последнего патрона и погибший в перестрелке? Нет ответа…

И потери, потери! Как объяснить генералу, что русские тоже имеют хорошо подготовленных профессионалов, которые воюют сейчас на с в о е й земле! Как объяснить, что в такой войне, идущей среди дремучих лесов, непроходимых болот и редких убогих деревень, неприменима столь привычная и милая сердцу Тровица тактика танковых клиньев и каруселей бомбардировщиков, с жутким воем повисающих над обороной противника?

Тут нужно совсем другое, это война людей, а не машин, война не огромных масс войск и техники, а хитрости и опыта, помноженных на знание местных условий и опору на местное население.

Да и захочет ли генерал слушать объяснения? Шель теперь неудачник, а неудачников можно пинать, не боясь получить ответный пинок. Но если генерал полагает, что ему и оберсту Хахту сойдет с рук попытка утопить Гельмута в дерьме, то они глубоко ошибаются – у штурмбаннфюрера, как у хорошего карточного шулера, припрятаны в рукаве черного мундира с шитой готическими буквами надписью «охранные отряды» свои козыри, о которых до поры лучше помалкивать.

Рашке давно в могиле, и часть неудач можно свалить на него – унтерштурмфюреру теперь все равно, а цеплять живых ему не дано. Не встанет, не закричит, что все происходило совсем не так, что он не отдавал приписываемых ему распоряжений. Впрочем, Рашке только шестерка в игре, почти отыгранная карта, но и ее не стоит сбрасывать со счетов, все может пригодиться…

Солдаты во дворе закончили погрузку, и тяжелый грузовик выехал за ворота. Появились связисты, сматывая в большие катушки телефонные провода, торопливо пробежал один из штабных офицеров с кожаной папкой под мышкой – наверное, получил новые карты района военных действий. Войска выходили к Днепру, а там уже и древний Смоленск, за которым призраком маячит Москва. Скоро ли они будут там и будут ли вообще? Вслух подобных мыслей Гельмут не высказывал, но у каждого есть своя голова, и она нужна не только для ношения головного убора, а в первую очередь для размышлений и анализа.

К подъезду особняка подали большой открытый автомобиль. Значит, скоро конец завтрака и для беседы с Шелем командующий

армией намерен отвести не так много времени.

Примяв в пепельнице окурок, Гельмут опустился на стул у стены приемной. Гоняясь по распоряжению генерала за русскими разведчиками, он совершенно не занимался своими прямыми обязанностями, о чем и доложил в рапорте непосредственному руководству, направленном на имя Розенберга. Это еще один козырь, спрятанный им в рукаве. Посмотрим, как Тровиц оправдается перед Берлином. Конечно, его никто и не подумает наказать, но неудовольствие выскажут, обязательно выскажут, дадут почувствовать, что подобное отношение к офицеру СД, имеющему специальное задание, по меньшей мере недопустимо. Большего пока и не надо.

Через месяц-другой эта история забудется – появятся в лесах другие группы русских парашютистов, запылают новые станции, изменится обстановка на фронте – мало ли что может случиться во время большой войны, совсем не такой, какие до этого велись на западе! Кто тогда вспомнит о мелкой неудаче? Ее заслонят новые удачи и новые поражения.

Поражения – тоже своеобразный фрюшоп, похмелье от побед, вернее – от былых побед, поскольку потерпевший поражение уже больше не победитель. Вспомнилась грандиозная попойка, устроенная приятелями незадолго до отъезда Шеля в Россию, когда уже порядком поднабрались и хором затянули известную песенку «Васильково-голубое небо над прекрасным Рейном»; один из гостей влез на стол и начал танцевать на нем под одобрительные возгласы и пьяный смех остальных. Расшвыривая бутылки и тарелки, проливая на белую крахмальную скатерть вино, он шлепал ярко начищенными узкими сапогами по винным лужам. И эти лужи были красного цвета, как кровь на снегу…

Раскачивалась, обнявшись, развеселая мужская компания – чисто мужская, ведь они провожали боевого товарища на фронт. широко открывались рты, плавал в комнате сизый сигаретный дым, шипел почти не слышимый патефон, звенели упавшие бутылки, а Гельмут никак не мог отделаться от впечатления, что он видит не пляшущего на столе офицера, а себя, идущего по покрытому кровавыми пятнами снегу на бескрайнем русском поле. Он даже помотал головой, стараясь отогнать этот бред. Какое поле, какой снег, какие пятна крови? Померещится же такая чушь!

Но видение засело в мозгу и раз за разом возвращалось, словно принося с собой леденящий душу ветер, гоняющий по промерзшему насту колючую поземку. Поэтому Шель и затосковал в вагоне, когда пересекал границу Германии, отправляясь в пыльную, грязную, прокаленную летним солнцем Россию. В отличие от остальных он прекрасно знал, что здесь лето царит только четыре месяца, а все остальное время года – зима!

Неужели проклятое видение – предвестник, и ему действительно суждено ходить по заснеженным полям, скользя подошвами сапог по темному кровавому льду? И кровь эта будет не кровью врага…

Надо постараться не обострять отношений с Тровицем, а тихо замять неприятность и более не связываться с подобными поручениями – пусть ломают себе зубы и шею на поединках с советской разведкой другие, а он лучше постоит в стороне. Его дело – культурные ценности, интеллектуальная война, а не блуждание по болотам и подкарауливание парашютистов на заброшенных станциях. Лучше сидеть над бумагами, чем под свист пуль водить солдат в атаки на водонапорные башни с засевшими на балках пулеметчиками в форме НКВД.