Взятие Вудстока

Вы, наверное, подумаете: зачем нужна в документальной книге оговорка о случайном характере совпадений и так далее? Да затем, что, мне нисколько не хочется, попав на передачу, ну, скажем, Опры Уинфри, оказаться уличенным на глазах у миллионов зрителей в том, что я то–то и то–то преувеличил, а то–то и то–то исказил. Как вы узнаете, прочитав восьмую главу, я уже был однажды уличен собственной матерью и мне этого более чем хватило. И потому, чтобы остаться настолько честным, насколько мне это по силам, я проделал вот что: изменил имена многих людей, которые еще могут

быть живы. В то время они мне сильно не нравились, так чего же ради я теперь стану прославлять их имена? И потому позвольте сказать им: любое сходство с реально существующими нацистскими уродами – виноват, оговорился, с личностями, – живыми или мертвыми, и с теми, которые давно мертв, но еще не знает об этом, является чисто случайным. Я также изменил антураж двух эпизодов книги, поскольку издатель ныл и стонал, что уж больно красочными они у меня получились, а так оно будет и смешнее, и в суд на нас никто не подаст. Что ведь главное? Что было, то было. Ну вот, и теперь никакая Опра мне не страшна.

Эта книга посвящается Майклу Лангу, продюсеру Вудстокского фестиваля музыки и искусства, состоявшегося в 1969 году в Уайт–Лейке и Бетеле, штат Нью–Йорк.

Ты дал мне совершенно новую жизнь, Майкл, открыл передо мной мир, наполненный мечтами и самоуважением. И за это я буду от всей души благодарным тебе до скончания моих дней.

Книга посвящается также памяти Андре Эрнотта. Режиссера. Поэта. Писателя. Художника. Настоящего человека. Моего возлюбленного и лучшего друга.

Спасибо всем, кто столькие годы дарил мне поддержку и любовь:

Эллис Файнелл Йону Габриэтте

Джоан и Лидии Вайлен Кэлвину Ки

Нилу Бурстайну, эсквайру Кэтрин Хепберн

Джеку Бламкину, Ингрид Бергман

Робину и Стиву Кауфманам Майклу Мориарти

«Манхэттен–Плаза» Молли Пикон

Стиву Корви Марлону Брандо

Хэйгу Паланьяну Уолли Коксу

Хелен Ханфт Теннеси Уильямсу

Джо Сайдеку («Пенангу») Трумену Капоте

Тодду Хоффману Дэниэлю Бору

Арло Гатри Рене Тейхберг–Брискер и

Кристиану Лангу Юрии Брискеру

Мелани Ричи Хэвенсу

Сэмми Дэвису–младшему Королеве Бельгии Фабиоле

Вирджинии Грэм президенту Жискар д'Эстену

Дэвиду Шниттеру Джону Робертсу

Рози Роджик Джоэлу Розенману

Рашель Тейхберг–Голден Стэну Голдстайну

и Сэму Голдену Энни Корди

Роджеру Оркутту Клоду Ломбару

Андре Бишопу (Центр Линкольна) Анни Дюпре

Телевидению RTB (Брюссель) Бернару Жиродо

Издательству «Rossel» (Бельгия) Максу Ясгуру

«CineVog Film» (Париж) Ли Блумеру

Журналу «Life» Архиву «Альянса за сохранение

Вудстока»

Наконец, я бы хотел выразить сердечную признательность и благодарность чудесным людям из издательства «

– Элли!

Ну вот, опять. Имя мое мама выкрикнула что было сил, – так, точно у нас дом загорелся. Выкрикнула так громко, что я расслышал ее и сквозь грохот газонокосилки,

которую без большой охоты толкал перед собой по лужайке. Голос мамы несся из конторы мотеля, которым мы владели в Уайт–Лейке, штат Нью–Йорк, маленькой приозерной деревушке, стоявшей в горах Катскилл. Я обернулся, вгляделся в контору – не валит ли из ее окон дым, не выбивается ли пламя? Ничего такого, разумеется, не было. Разразившийся там кризис, надо полагать, составлял для жизни угрозу не большую, чем протекающий водопроводный кран.

– Элияху!! – теперь она прибегла к полному моему имени – дабы я понял, насколько все серьезно. – Скорее сюда! Ты нужен твоей исстрадавшейся мамочке!

Голос мамы пронзал мои уши, точно игла.

Я выключил старую ржавую газонокосилку и пошел к конторе. Мама стояла за стойкой, лицом к низкорослому мужчине в красной рубашке, горчично–желтых бермудах, чулках до колен и шляпчонке на лысой голове. Рассержен он был до того, что злость, казалось, прыскала даже из его спины.

– В чем дело, ма?

– Этот джентльмен, прикативший сюда в расфуфыренном «кадиллаке», хочет, чтобы ему вернули деньги, – ответила мама, рубанув ладонью воздух, а затем прижав ее к груди, словно в ожидании скорого сердечного приступа. – Я говорила ему, я сказала: «Никаких возвратов». Я притащилась сюда из Минска по сугробам глубиной в двадцать футов, с мороженой картошкой в кармане и гнавшимися за мной царскими солдатами, не для того, чтобы возвращать вам деньги, мистер Расфуфыренный Джентльмен, которому не нравятся мои простыни.

– Но они же все в пятнах, – запыхтел Расфуфыренный Джентльмен, стараясь справиться с одолевавшим его гневом. – И я обнаружил в постели… лобковые волосы, господи ты мой боже. Телефон не работает, кондиционера нет – только коробка из пластика висит на окне, и все.

Все это было, разумеется, чистой правдой. Мы не один год обходились без стиральной машины – отец, бывший в мотеле прислугой за все и мастером на все руки, оттаскивал постельное белье в подвал, сваливал его кучей, посыпал стиральным порошком и поливал из шланга. Иногда у него и до порошка руки не доходили. Потом мы развешивали белье для просушки посреди находившегося за мотелем участка поросшей соснами заболоченной земли, – чтобы сообщить простыням и наволочкам «свежий сосновый аромат».

Когда же стиральная машина у нас, наконец, появилась, мама, чтобы сэкономить деньги, нередко отказывалась сыпать в воду стиральный порошок. Собственно, она и теперь обходилась, как правило, без стирки белья – просто смахивала с него щеткой волосы и проглаживала, даже не сняв с постели.

Что же касается телефона и кондиционера, они были просто–напросто декорациями. Как–то раз к нам заявился разочарованный своей жизнью служащий телефонной компании, привезший с собой сотню телефонных аппаратов и старенький – годов, наверное, 1940–х, – коммутатор, и предложил установить все это у нас за 500 долларов. Разумеется, незаконно. Мама, ум которой, значительно обострялся, когда речь заходила о какой–либо сделке, выдвинула контрпредложение.