Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том I
Шрифт:
<К самоуничтожению. Отречению от сознания>.
— Именно, — произносит Хесст. Ее удивляет использование им плотского голоса, однако она мгновенно понимает, что он переключился с двоичного кода ради символизма. Это ее забавляет, и она демонстрирует свое веселье при помощи выражения лица.
— Вы думаете, что дело в моей гордости, Меер? — спрашивает он.
Она пожимает плечами. Как и он, она все так же делает незаметные гаптические движения и очищает поток данных ноосферы.
— Я полагаю, что никто, даже адепт уровня сервера или выше, никогда не
Ее голос чист, так же, как и код. Порой ему хочется, чтобы она побольше говорила.
— Это простой вопрос безопасности и эффективности, — говорит он. — Сеть создана многоузловой. В этом ее сила. У нее нет единого сердца и единого мозга. Она глобальна. Захватите любую точку, даже эту Сторожевую Башню, даже меня — и любой сервер или магос того же уровня сможет перехватить управление. Сеть подстроится и распознает полномочия следующего в цепочке. Эта башня может рухнуть, но сервер на дальнем краю планеты мгновенно придет на смену. Многоузловое резервирование — идеальная система. Нельзя убить то, у чего нет центра. Поэтому я предпочитаю даже в малой степени не ослаблять оборонительную систему планеты путем отказа от осторожности и перенаправления надзора за санкционированием на орбитальные машины.
— Ожидается, что это объединение продлится еще день или два, — замечает она. — Когда вам будет удобнее, чтобы я приняла управление? До или после того, как вас парализует, и вы упадете на пол?
Таурен понимает, что он не слушает. Его внимание поглощено загружаемыми данными.
— В чем дело? — интересуется она.
— Мусорный код.
Любая сложная информационная система будет производить мусорный код как следствие внутренней деградации. Ей это известно. Она удивляется, что он имеет в виду, и всматривается в коллектор.
Она видит мусорный код, тускло-янтарные прожилки зараженных данных в массиве здоровой информации. На два процента больше, чем в любой из рассчитанных аналитиками для ноосферы Калта проекций, даже учитывая необычные обстоятельства нынешнего дня. Это неприемлемая разница.
<Система фильтрации не вычищает его. Я не знаю, откуда он исходит.>
Он вернулся к треску двоичного кода. На слова нет времени.
Криолу Фоусту дали клинок, однако тот оказался непрактичным в использовании. Вместо этого он пользуется пистолетом. Жертвователей нужно убивать быстро и аккуратно. Нет времени дурачиться с ножом.
Снаружи убежища назначенные офицеры воодушевляют людей песней. Пение заполоняет воздух. Им помогли принести виолы и катары, тамбуры, трубы, рожки и бубенцы. Предполагается, что это должно звучать, как празднование. Канун сражения, славные союзники, предвкушение славы, вся эта чушь. Предполагается, что это звучит радостно.
Так оно и есть, однако среди шумного
Пение громкое. Это немалая суматоха — шесть тысяч человек в одном только этом углу смотровой площадки. Достаточно шума, чтобы в нем утонули выстрелы.
Он нажимает на спусковой крючок.
Матово-серый автопистолет рявкает, дергается в руке и вгоняет один заряд в висок, к которому приставлен. Забрызгивая китель, разлетаются кровь и мозговая ткань. Коленопреклоненный человек заваливается набок, как будто его тянет вниз вес пробитой головы. В воздухе тянет фицелином, пахнет мелкими каплями крови, обгорелой плотью и кровавой дымкой.
Фоуст глядит на человека, которого только что застрелил, и шепчет благословение — таким одаряют путника, отправляющегося в долгое и трудное странствие. На этот раз милосердие чуть не опоздало. Глаза человека уже начали растекаться.
Фоуст кивает, и двое назначенных офицеров делают шаг вперед, чтобы оттащить труп. Теперь на участке земли с одной стороны лежат тела семи жертвователей.
Вперед с каменным лицом шагает следующий, невозмутимый перед лицом неминуемой смерти. Фоуст обнимает его и целует в щеки и губы.
Затем отступает назад.
Как и семеро его предшественников, человек знает, что делать. Он подготовился. Он раздет до форменных брюк и нижней рубашки. Все остальное, даже ботинки, он отдал. Братство Ножа пользуется всем снаряжением, какое может собрать или добыть: панцирями, бронежилетами, баллистической тканью, иногда кольчугами. Для защиты от непогоды поверх обычно накинут плащ или китель, всегда темно-серого или черного цвета. Более не нуждаясь в полевой экипировке, человек отдал хорошую куртку, перчатки и броню тем, кто сможет воспользоваться ими позднее. Как и его оружием.
Он держит бутыль.
В его случае это питьевая бутыль из синего стекла с притертой пробкой. Внутри плавает приношение. Человек перед ним использовал флягу. До него — приспособление для восполнения потери жидкости из медицинского набора.
Он открывает ее и сливает воду сквозь пальцы, так что находящаяся внутри полоска бумаги попадает ему на ладонь. В момент, когда она извлекается из суспензии гидролитической жидкости и вступает в контакт с воздухом, бумага начинает нагреваться. Края начинают тлеть.
Человек роняет бутылку, делает шаг вперед и преклоняет колени перед вокс-передатчиком. Клавиатура готова.
Он смотрит на полоску бумаги и трясется, читая написанные на ней символы. Над краем ленты начинает виться тонкий белый дымок.
Дрожащей рукой человек начинает по одной букве вводить на клавиатуре передатчика слово. Это имя. Как и те семь, что были до него, его можно записать человеческими буквами. Можно записать в любой языковой системе точно так же, как и положить на любой мотив.