Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том I
Шрифт:
— Брат, твоя одежда слишком чистая, — заметил обернувшийся к нему cap Хадариэль, тоже стоявший неподалеку. — Разве тебя никто не предупредил? Лев издал приказ, по которому нам надлежит испачкать свои стихари, чтобы не представлять собой отчетливой цели для вражеских стрелков, когда начнется атака.
— Извини, мастер, — ответил Захариэль. — Я ничего не знал.
— Не расстраивайся, парень, — пожал плечами Хадариэль. — Теперь ты знаешь. Я бы на твоем месте поторопился. Приказ о наступлении вот-вот поступит. И тогда тебе вряд ли захочется оставаться единственным воином в белой накидке,
Сар Хадариэль снова повернулся к крепости противника, а Захариэль поспешил последовать его совету. Расстегнув пояс, он поднял руки и стащил стихарь через голову, а потом окунул одеяние в жидкую грязь, собравшуюся на дне окопа.
— Я всегда говорил, что у тебя оригинальное мышление, — заметил Немиэль, пока Захариэль снова натягивал теперь потемневший стихарь. — Все остальные потратили не меньше десяти минут, чтобы накидать на себя несколько горстей грязи. И только ты додумался снять одежду и достичь того же результата в течение десяти секунд. Вот только я не очень понимаю, как этот поступок согласуется с твоей склонностью обдумывать проблему со всех сторон.
— Ты просто завидуешь, что сам до этого не додумался, — так же насмешливо откликнулся Захариэль. — Если бы ты догадался первым, не сомневаюсь, ты бы объявил это величайшим достижением в науке ведения войны с тех пор, как люди начали разводить боевых скакунов.
— Ну, естественно, если бы так поступил я, это свидетельствовало бы о работе ума, — сказал Немиэль. — Вся разница в том, что мои отличные идеи рождаются в результате глубоких размышлений и предвидения. А что касается тебя, то это просто слепая удача.
Они рассмеялись, но Захариэлю показалось, что смех был реакцией на испытываемое обоими напряжение, а не на юмор Немиэля.
Это была знакомая игра, продолжавшаяся с самого детства, когда они во всем старались превзойти друг друга, и в томительные минуты перед наступлением оба рыцаря автоматически ее продолжали.
Такие игры свойственны только братьям.
— Они выдвигают вперед осадные машины, — сказал Немиэль, наблюдая за постепенно разворачивающимся наступлением. — Теперь уже недолго. Скоро получим сигнал. А потом мы окажемся в самой гуще.
Словно в ответ на его слова вражеская артиллерия удвоила усилия, и ночное небо разгорелось еще ярче. Когда гул выстрелов стал оглушительным, Захариэль убедился, что Немиэль был прав и наступление начинается.
Впереди, на нейтральной территории между траншеями осаждающих и стенами вражеской крепости, медленно поднимались по склону три аникола. Названные так за сходство с калибанским животным, которое скрывалось от хищников в броне, напоминающей скорлупу ореха, они представляли собой укрытие на колесах, снабженное мощной броней, для защиты находящихся внутри людей от вражеских снарядов. Передвигающийся только лишь усилиями дюжины спрятанных внутри воинов, аникол был невероятно медлительным и громоздким сооружением, используемым при осадах.
Единственное его преимущество — способность отражать снаряды — давало возможность экипажу подобраться достаточно близко к вражеским стенам, чтобы заложить взрывчатку и пробить бреши. По крайней мере так утверждала теория.
Захариэль
— Удачный выстрел, — заметил Немиэль, отводя взгляд от ножен на поясе Захариэля. — Вероятно, они случайно угодили в самую слабую точку корпуса. Но остальные два им подбить не удастся. Хотя бы один наверняка доберется до цели. Вот тогда настанет наша очередь. На южную стену крепости нацелен основной удар атаки. Как только аникол проломит стену, мы первыми сможем воспользоваться этим преимуществом.
— Все яйца в одну корзину, — произнес Захариэль.
— Нет, далеко не так, — возразил Немиэль, качнув головой. — В то же самое время у восточной, западной и северной стен начнутся отвлекающие маневры, чтобы разделить силы рыцарей Волка и лишить их резервов. Но это еще не самая большая хитрость.
— А в чем состоит самая большая хитрость?
— Чтобы сильнее запутать врага, отвлекающие атаки будут отличаться от главного наступления. У восточной стены используют осадные башни, а у западной — крючья и приставные лестницы.
— Умно, — кивнул Захариэль. — Им ни за что не определить, где намечено главное наступление.
— И это еще не все, — продолжил Немиэль. — Угадай, кто будет возглавлять атаку на ворота в северной стене?
— Кто?
— Лион Эль-Джонсон, — ответил Немиэль.
— Серьезно?
— Абсолютно серьезно.
Оба все еще продолжали следить за медленным продвижением двух оставшихся аниколов.
— Мне не верится, что Лев поведет нападение на северные ворота. Это ведь всего лишь отвлекающий маневр, а ему надлежит возглавлять атаку.
— В этом-то и состоит главная идея, — сказал Немиэль. — Когда рыцари Волка увидят его на северной стороне, они решат, что это и есть главное направление. Основные силы будут сосредоточены на том участке, поэтому атака получит грандиозное преимущество.
— И все же это огромный риск, — все еще сомневался Захариэль. — Без участия Льва кампания против великих зверей ни за что не состоялась бы. И он возвышается над остальными воинами Калибана по меньшей мере на две головы. Даже если вражеские снайперы его не обнаружат, северное наступление может захлебнуться из-за численного перевеса противника. Вряд ли Орден переживет утрату Льва. А может, и весь Калибан.
— Скорее всего, те же самые возражения высказывались на военном совете, когда Лев изложил свой план, — прошептал Немиэль, придвинувшись к самому уху Захариэля. Но, как ни старался он говорить тише, братьям приходилось кричать, чтобы быть услышанными на фоне непрекращающейся стрельбы. — Говорят, что больше всех противился cap Лютер. Джонсон предложил ему возглавить главное наступление, но сначала Лютер стал отказываться. Он сказал, что не для того все последние годы сражался плечом к плечу со Львом, чтобы сейчас позволить ему в одиночестве участвовать в самом опасном сражении. Он настаивал, что его место, как и всегда, рядом, пока смерть не заберет их обоих. «Если ты, Лев, погибнешь, значит, и я погибну вместе с тобой» — вот как сказал Лютер.