Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том I
Шрифт:
Раздался оглушительный вопль, и мерзкий запах ударил в ноздри, а затем жирный хруст голодного пламени заглушил всё. Отчаянно сучившие волосы-щупальца разбросали горящие обломки по сторонам, и спустя несколько мгновений плесневелые стены, пол и потолок дома были охвачены огнём. Боллин Бертольд — если эта тварь действительно некогда была им — горел сам, и поджёг дом, что он когда-то построил.
— Вставай, человечий отпрыск, — сказал Готрек, помогая Феликсу подняться. — Пора уходить.
Феликс вскочил на ноги и, схватив Карагул, устремился за Готреком. Вместе они бежали сквозь полыхающие
После того как они выбрались, Готрек остановился и с кислым выражением на лице смотрел, как полыхает Звёздный Чертог.
— Ни гибели, ни злата, — проворчал он. В его единственном глазу отражался свет кострища.
— Ну, с одним я могу помочь, пожалуй, — сказал Феликс. Он нагнулся и оторвал тонкий завиток волоса от опалённого топора Готрека. — А что касается другого — кто знает? — Он поднял волос так, чтобы Готрек мог увидеть его. — Как ты думаешь, офис «Флайвел, Шистер и Флайвел» уже открыт?
Готрек рассмеялся, и они пошли в Вольфенбург, оставив догорать Звёздный Чертог и его секреты.
Джош Рейнольдс
Миг свадьбы
Не переведено.
Дэвид Гаймер
Летописцы
Феликс никогда не видел полярного сияния так далеко на юге. Ветра Магии бурлили в изломанном небе, накатывая волнами синих, пурпурных и зеленых цветов, сверкавших там, где облака разрывал гром. Световая буря кружила над раздувшимся руслом Урскоя и мерцала в сотнях соленых прудов, разлившихся вокруг на заливных лугах. Воздух казался густым и сухим от запаха соли.
Наводнение в этих краях было обычным делом, происходящим из-за стечения обстоятельств, таких как повсеместное таяние снегов, дожди и восходящие приливы в заливе Альтвассер. Но даже такая мелочь грела душу. Остатки естественного порядка всё еще держались в этом мире, разрываемом на части Хаосом. Это Феликс осознал, когда небеса забурлили и вскипели, словно старый жир на сковородке. Звезды двигались, мир вращался, зима сменялась весной, а некоторые вещи оставались прежними и грели душу.
Империя.
Прошел целый год, и он наконец-то был дома.
Феликс перебросил рваную красную накидку через плечо и вытянул меч. Воин-курганец продирался к нему через густую грязь. Его броня представляла собой выдубленную бычью шкуру, покрытую слоями кожи и меха. Вот он поднял свой меч — длинный выкованный кислевитами концерз, за годы небрежного использования покрывшийся зазубринами, оставшимися от рубящих ударов. На его юном и удивительно гладком лице вайдой была вытравлена причудливая татуировка, а рот распахнут в боевом кличе, который Феликс не слышал сквозь рев грома.
Они все становились моложе…
Меч северянина встретился с клинком Феликса. Над головой вновь громыхнуло, словно эхо удара переливающихся клинков. Курганец скользнул вперед, напирая на Карагул. Небрежный поворот плеча сбил северянина с ног, открыв его спину и бок. Феликс, боровшийся с тянущей его вниз грязью, изменил позу, шагнув в сторону от падающего курганца, затем сменил хват
Феликс убрал меч, уперся ногами, как мог, а затем огляделся, проверяя, как там другие.
Битва растянулась на несколько километров заливных лугов до самого брода, где Урской вливался в Талабек, где пенились волны на сверкающих от залежей драгоценных камней отмелей. Повсюду виднелись обломки. Феликс сомневался, что на такой земле могли бы устоять даже возведенные гномами здания, и потому предположил, что он видит остатки Золотистого Бастиона, полумагической преграды, когда-то тянувшейся от самого моря Когтей до Краесветных гор и сдерживавшей беснующиеся у врат Империи орды Хаоса. Теперь же разрушенные основания Бастиона стали укрытием для одетых в широкие шинели коссарей, перестреливавшихся из луков с курганцами. Воины с топорами и копьями бились среди глыб из отполированного базальта ростом с человека. В свете северного сияния их оружие переливалось, выглядя волшебным, но в грязи и курганцы, и кислевиты казались одинаковыми сражающимися дикарями.
Где-то на юге клубы черного дыма поднимались в небо, словно горькое предупреждение. Возможно, что это горел Бехафен, но точно этого не знал никто.
На западе, где раскинулись земли сердца Империи, рассеянные воины арьергарда Хаоса собирались, идя на встречу предположительно грозному воинству. Они переливались в свете колдовского сияния, словно разбросанные на черном шерстяном ковре кусочки мрамора, тысячи и тысячи осколков, тянущихся через луга в леса. Их было более чем достаточно, чтобы легко сокрушить Феликса и его небольшой отряд беженцев, если бы они захотели. Если бы им было до них дело. Далеко на горизонте над чащобами вздымались исполинские осадные машины, словно мерцающие во вспышках молний темные шпили.
Казалось, что они были зажаты прямо в пасти громадного чудовища…
— Нет ничего милее дома, а, имперец?
Кислевит Коля смотрел на него с груды обломков с выражением, которое казалось сардонически натянутым курганским составным луком. С концов его лука свисали лошадиные волосы и разноцветные ленты, а на обнаженных мускулах левой руки виднелись выведенные хной очертания лошади.
Феликс проворчал что-то в ответ. Ему никогда не нравился Коля, да они и не пытались подружиться.
Кислевит ухмыльнулся, прицелился куда-то через плечо Феликса и спустил тетиву.
Стрела вонзилась прямо в прикрытую дублёной кожей щёку мародёра-курганца, одного из примерно десятка дикарей, собравшихся вокруг орущего от ярости и бушующего Готрека Гурниссона. Гном провалился в грязь по колени, словно ударенное молнией дерево, и в свете огня казался грозным истуканом, покрытым закручивающимися синими татуировками и ублажаемым кровавыми подношениями культом живущих в чащобах дикарей. Воин закружился и рухнул в тот момент, когда тяжёлый топор убийцы уже летел к его шее. Взревев, Готрек сменил хват, превратив рубящий удар в глотку в рассекающий кишки. Его топор погрузился прямо в живот умирающего мародёра. Другая стрела уже торчала из сделанного из дублёной чешуи нагрудника дикаря.