WHE
Шрифт:
Тело дрогнуло. Уши отложило, хотя до этого не было ощущения заложенности. Дыхание выровнялось и удлинилось, а задержки перед вдохом стали дольше. Момент трансформации входил в новую стадию. Гуся скоро станет монолитом.
На протяжении нескольких недель, по утрам, перед тем как проснуться, она видела моменты встречи со своим жрецом. Из них, вот-вот, соберётся общая картина. Мягкие, глубокие, молчаливые, секундные кусочки, наполненные лёгкой сказкой и камнями одновременно.
Ландшафт изменился. На какое-то мгновение стало слишком тихо, слишком пусто и одиноко,
7ф
Она закрыла дверь, условно… а дверь в машину закрылась сама, если не сказать, что машина прикрыла за ней дверь. На сиденье светился биометрический браслет, за ненадобностью оставленный без тела. Рядом лежал пустой чехол от линзы для нового зрения. Теперь Гуся сможет видеть, сможет видеть в другом измерении.
Линза, без сантиментов, жгла роговицу, меняя цвет глаза навсегда. Если она готова, то линза приживится, если нет, то носитель слепнет, становится органическим придатком, и со временем отходит к земле.
– Закрой второй глаз!
Гуся не видела, кто говорит и даже не понимала откуда звук. Разноцветные волны били её бесконечным океаном. Завораживающе… Она стала тонуть, сознание потемнело. Гуся запаниковала и завертелась на месте.
– Дыши.
Оказывается, волны звука тоже видно, и их можно чувствовать…
Гуся дышала, и когда казалось уже пришла в себя, у неё закружилась голова и она окончательно потерялась в пространстве.
Падая на землю и зажимая глаз без линзы обеими руками, чтобы случайно его не открыть, девушка почувствовала, как кто-то придержал её за плечи.
– Не балуйся. Можешь убрать руки, твой второй глаз уже выделил жидкость и слипся. Сядь и расслабь тело.
– Жрец, это ты? Ой, простите, я не хотела… Это Вы?
– Молчи и слушай мой голос.
– Хорошо! Ой… молчу.
Поляна аккуратно уложенного газона растворилась, исчезло небо. Но Гуся этого не замечала, боль отвлекла её.
Гуся пыталась сонастроиться с новым потоком, с этой новой информацией, с волнами…
– Не уходи далеко. Продолжай держаться за личность, иначе, ты растворишься в калейдоскопе… С каждым выдохом приходи в себя, отталкиваясь от этой пульсации… Теперь нащупай красный свет, внимание на эту волну, среди прочих.
Перед ней расходились мириады волн и потоков, образуя бесконечные живые узоры, но она вернулась, сконцентрировалась на красном. Волна стала отчетливее и гуще, стала единственной, стремясь заполнить собой всё кругом. Гуся почувствовала её своим телом, физически, и сама заполнилась этой волной.
– Иди дальше, пульс тебя приведёт…
В красном потоке появился оранжевый оттенок. Гуся переместила внимание на него, и скоро цвет стал жёлтым. Слабая неяркая волна, постепенно явилась сплошной. Гуся снова наполнилась содержанием и, вслед за этим, прошла изумрудную, голубую, и сине-фиолетовую пульсацию, на выходе из которой оказалась в кромешной тьме. В чёрном.
Вся концепция мира рухнула. Ничего из того, что она знала раньше, не имело и малейшего веса. Не было и её самой. Личность, на тонкой струне, была
– Представь, как тело задерживает дыхание, после выдоха, и не дыши, пока не почувствуешь, как бьётся твоё сердце. Потом выходи на свет…
Из ничего ничего не рождается. Свет не мог появится просто так, значит это всё, эта тьма, была не пустой, а наоборот, самой полной, самой настоящей и чистой жизнью.
Дыхание всего сущего и музыка вечного в тишине.
Гуся увидела вспышку, далёкую, на расстоянии жизни от неё. Маленькая точка света вспыхнула и исчезла, затем снова, но уже ярче и отчетливее, пока не явилась пульсом, до тех пор, пока не стала сердцебиением и формой. Гуся втянула свежий прохладный воздух носом, приходя в сознание, приходя в себя.
Глаза открыты, но всё равно темно. И это уже другая темнота. Темнота сквозь свет. Темнота ночного неба, затянутого облаками. Темнота места, наполненного изобилием жизни, наполненного звуками и запахами. Темнота, как форма жизни.
Потекли слёзы, но не от боли или счастья. Это были пустые слёзы, слёзы, как омывающая жидкость. Гуся лежала на спине и смотрела на слияние измерений, как на северное сияние. Она протёрла глаза руками и села. Открылся второй глаз, и ландшафт стал отчётливее.
Наступила глубокая ночь. Те несколько мимолётных мгновений, пусть и таких широких, таких чистых, длились несколько часов. Похолодало.
Мир приобрёл почти знакомый вид. Напротив неё стоял человек, если так уместно выразиться применимо к Жрецу. Всё дело в очертаниях, очертаниях человеческого тела, человеческой фигуры, на фоне всего опыта, связанного с этой формой жизни – с Человеком. И это, однозначно, человеком не было. Как и благодарность, как и любовь, которую она теперь испытывала, была совершенно не человеческой.
Гуся поднялась на ноги.
8ф
Это прекрасно. Ощущение из самого детства, когда вместе с семьёй делаешь что-то, выбираешься за пределы знакомых мест или готовишься к празднику – когда чувствуешь счастье от причастности к чему-то большему, чем ты, когда ты не одна.
Знакомое, и забытое, сильное ощущение понятной радости, с одной стороны, а с другой совсем беспричинной. Теперь она им полна.
Когда-то, глядя на радость издалека, она видела чужие чувства, и тоже начинала испытывать их, издалека, но находясь в этой, своей собственной жизни, на которую и смотрела. Детская радость. Счастье и смех. В походе, с пожилыми родителями, открывая для себя сложность и величие мира.
Благо, что смех, на который она смотрела, не был смехом раненых людей, научившихся молчать. Смехом громким и истеричным, в попытке привлечь внимание, в действительности, похожий на крик души о помощи. Нет. Это была радость родителей, провожающих взглядом, с верой, и убеждённостью в правильности её шагов. Смех доверия, смех простоты, смех будущей опоры.
Сейчас, оказывается, её семья – это весь мир, весь мир целиком. Она пришла в себя.
– Ты уже знаешь?
– …
– Ты знаешь.