Windows on the World
Шрифт:
– Let us pray. Господи, молю Тебя, хоть в Тебя и не верю. Прими нас к себе, несмотря на наш оппортунизм.
Шума от падения соседней башни было не больше, чем от разломанной пригоршни спагетти. Наверно, такой же звук бывает от горного обвала. Сухой треск. Массовое убийство не грохочет, как гром, массовое убийство хрустит, словно надкушенное печенье. Или короткий водопад, только вместо воды – бетон.
В какой-то момент Джерри повернулся к автомату с водой, – из него неслось странное клокотание. В прозрачной бутыли возникали и лопались пузыри. Вода внутри закипала.
10 час. 00 мин
Нижний Манхэттен без обеих башен – это другой город; тридцать семь лет скрылись в дыму. Нью-Йорк, подправленный пламенем. Именно в такой
Нижний Манхэттен – единственная часть города, где отсутствуют номера домов и где можно заблудиться, начать ходить по кругу; деловой центр на Манхэттене больше всего похож на какой-нибудь бардачный европейский город. В десять утра я иду по Уолл-стрит, «Улице денежной Стены». Ее так назвали, потому что здесь высилась крепостная стена, защищавшая город от индейцев. Сегодня надо было бы добавить в стену кирпичей, как в песне «Пинк Флойд». В Израиле сейчас строят стену вроде Берлинской. Скоро придется нам говорить не «Wall Street», a «Wall City», «Wall Countries», «Wall World».
На этом самом месте высились до небес две башни; но прежде здесь была бревенчатая изгородь, защищавшая наших голландских предков от алгонкуинов, медведей и волков. Изгородь построили в 1653 году, и местные жители регулярно разносили ее по бревнышку: доски и колья шли на обогрев, ими укрепляли островерхие дома, крытые глазурованной черепицей. Под моими ногами, в Новом Амстердаме, Всемирный торговый центр воссоединился с руинами колониальных построек, кувшинами для вина, кирпичами, стеклом и гвоздями былых веков, с полями пшеницы, овса и табака, с останками свиней, бродивших по мрачным улочкам трущоб, с костями баранов и людей, пришедших на эту землю с другого конца мира. Когда-то очень-очень давно на том месте, где высился Всемирный торговый центр, индейцы выращивали рожь.
10 час. 01 мин
Спасатели так и не добрались до нас. Вы не видели нас по телевизору. Никто не фотографировал наши лица. Все, что вы знаете о нас, – это растрепанные фигуры, карабкающиеся по фасаду, тела, бросающиеся в пустоту, руки, машущие белыми тряпками в эфире, словно обрывками облаков. Оглушительный звук падающих тел в документальном фильме братьев Ноде. Единственная лента о трагедии – произведение двух французов.
Но они не показали падающие человеческие куски, фонтаны крови, сплавленные воедино сталь, пластик и плоть. Вы не ощущали запаха горящих проводов, запаха короткого замыкания в 100 000 вольт. Вы не слышали звериных криков – таких, словно режут свиней, словно живьем разделывают телят, только это были не телята, а человеческие тела, способные умолять.
Что? Стыдливость? Не стоило шокировать детей? Не стоило превращать в сенсацию наши растерзанные трупы? Слишком отвратительно и жестоко по отношению к семьям погибших? Когда бойню учиняют за границей, вы не работаете в белых перчатках. Вы торгуете фотографиями, снимая все авиакатастрофы – все, кроме тех, что случились в Нью-Йорке. Пресловутое «уважение к семьям погибших» обычно не слишком мешает журналистам, особенно американским. Что? В нашей мясной лавке, торгующей человечиной, слишком грязно? Но эта мерзость реальна, и отказываться на нее смотреть еще более мерзко. Почему вам ни разу не показали наши раздробленные руки и ноги, наши разорванные туловища, наши вываленные внутренности? Почему скрывали мертвых? Это не профессиональная этика, это самоцензура, или даже просто цензура. Не прошло и пяти минут, как первый самолет врезался в нашу башню, а трагедия уже стала ставкой в информационной войне. Тогда патриотизм? Безусловно. Именно националистический рефлекс заставлял американскую прессу надувать щеки, прятать наши муки, вырезать съемки падающих людей, фотографии обожженных и «фрагментов» тел. Это был стихийный заговор молчания, беспрецедентный со времен первой войны в Заливе, блэк-аут в массмедиа. Я отнюдь не уверен, что все жертвы согласились бы вот так взять и исчезнуть. Лично я бы хотел, чтобы нас показали всему миру. Чтобы люди осмелились смотреть на нас: ведь заставляют же они себя не закрывать глаза на «Ночи
10 час. 02 мин
Воздушные пираты жили себе со всеми удобствами на маленьких морских курортах во Флориде, среди пляжей и гипермаркетов. Кто бы мне объяснил эту загадку. И все-таки я надеюсь, что когда-нибудь мне объяснят, каким образом пятнадцать молодых арабов, дипломированных, европеизированных, в костюмах-тройках, пятнадцать парней, переселивших свои семьи в Германию, а потом в Америку, пивших вино, не отлипавших от телевизора, водивших машину, обучавшихся на авиатренажерах, объедавшихся в «Пицце-Хат», захаживавших к девкам и в секс-шопы, – каким образом вот такие люди оказались способны зарезать стюардесс пластмассовым ножом (надо одной рукой держать девицу, стюардессы ведь отбиваются и пронзительно кричат, надо очень сильно нажать лезвием на сонную артерию и дыхательное горло, и надсечь кожу, и перерезать жилы, отовсюду хлещет кровь, она вырывается, бьет каблуками в мошонку, а локтями в солнечное сплетение… нет, это совсем непросто), каким образом эти типы сумели справиться с рычагами четырех «боингов», чтобы разнести их к чертовой матери о небоскребы во имя Аллаха.
Аллах, конечно, велик, но все же… Клод Ланзманн говорит, что Шоа – это тайна; 11 Сентября тоже тайна. Они что, были под кайфом, а если да, то под каким? Кокаин, амфетамины, алкоголь, гашиш, эритропоэтин, еще какая дурь? Может, им обещали что-то другое, а не только тысячи девственных поблядушек в раю? Подкинуть деньжат их наследникам? А впрочем, еще неизвестно, сколько из коммандос были в курсе того, что эта операция – самоубийство…
Когда я был маленький, Жак Мартен вел на «Антенн-2» передачу под названием «Очевидное – невероятное»; она шла как раз перед «Школой фанатов». Он взывал к пенсионерам, которых привозили на автокаре в «Театр де л’Ампир»:
– Невероятно, но…
И они хором подхватывали:
– …ОЧЕВИДНО!
Думаю, он бы мог посвятить специальную передачу Одиннадцатому сентября. Это событие было непредсказуемо, потому что невозможно. Оно в буквальном смысле непостижимо, то есть превосходит человеческое понимание. Кто эти люди, способные совершить такое? Кто такие Мохамед Атта, Абдулазиз аль-Омари, Марван аль-Шеххи и их товарищи?
Кто они такие (поставить любой знак в соответствующей клеточке):
Чернозадые арабские фанатики?…
Психопаты?…
Неофашисты?…
Святые в тюрбанах?…
Идиоты, зомбированные миллиардером, бывшим агентом ЦРУ?…
Герои угнетенного третьего мира?…?
Отмороженные постпанки, любители дистроя, вконец очумевшие от дури?…
Бедуины, по которым напалм плачет?…
Депрессивные нигилисты?…
Воинствующие антиглобалисты?…
Камикадзе (а теперь все вместе!), невероятные но… ОЧЕВИДНЫЕ?…
10 час. 03 мин
Я совершил две ошибки:
1. Заимел детей.
2. Повел их сюда завтракать.
Я начинаю иначе смотреть на вещи. Не как на совершающиеся сейчас события, а как на воспоминания. Странное чувство – видеть все издалека, с расстояния неминуемой гибели. Насколько прекраснее становится мир, когда вас в нем почти уже нет! Я знаю, что буду помнить об этом, даже когда у меня больше не будет памяти. Потому что после нашей смерти другие будут помнить за нас.
10 час. 04 мин