Windows on the World

Бегбедер Фредерик

– Я умерла от удовольствия, – говорит блондинка от Ральфа Лорена. – Я умерла, любя тебя.

– Смерть лучше виагры, – говорит брюнет от Кеннета Коула. – Ты была смыслом моей жизни, теперь ты смысл моей смерти.

В раю не было тысячи девственниц. В раю были они двое. Гореть можно не только в аду.

10 час. 16 мин

Во Франции только что перевели записные книжки Фрэнсиса Скотта Фицджеральда. И там я выяснил, что «Великий Гэтсби» должен был называться иначе: В ГРУДАХ ПЕПЛА И МИЛЛИОНЕРОВ.

Я боюсь смерти. И горжусь своей трусостью. Полное отсутствие физической храбрости заставляет меня жить под постоянной защитой полиции и закона. Именно полное отсутствие физической храбрости и отличает

меня от животного.

Быть мертвецом в будущем легко. Труднее быть мертвецом в настоящем. Нужно жить, покуда жизнь не кончится. Говорить спасибо, все время помня, что по-английски «mercy» значит «милосердие». Нет времени на соборование, нет времени обдумать блестящую эпитафию или шикарную остроту, чтобы испустить ее вместе с последним вздохом, – для будущего. Когда смерть наступает внезапно, есть ли у нее будущее?

10 час. 17 мин

Клал бы я с прибором на ваше сострадание. Иудеохристианских демократов можно размазать в два счета именно потому, что они сострадательны. Ровно это и хотели доказать воздушные мясники. Отныне у нежных, милосердных либералов-иудеохристиан никто не может чувствовать себя в безопасности. Они хотели, чтобы эти славные баловни судьбы почувствовали, что такое Ненавидеть. Как татуировка на пальцах у Митчема в «Ночи охотника»: LOVE НАТЕ. Ненависть – это любовь.

Иисус подставлял вторую щеку, согласен, Иисус не любил насилие. Но в нем была ненависть, пускай он отрицал это, пускай не высказывал ее, она все равно жила в нем, неумолимая жажда справедливости. А на кресте он поносил весь свет и отрекался от отца. Плевать ему было на сострадание – Иисусу на кресте.

10 час. 18 мин

Вдали от тебя сердце мое разбилось, словно окно.

Дизайн-отель «Мёрсер», оформленный французом (Кристианом Льегром), находится в даунтауне, в Сохо, в нескольких кварталах от Всемирного торгового центра, просто я опоздал приехать ровно на год. Новый мэр Нью-Йорка, Майкл Блумберг – которого, как Сильвио Берлускони в Италии, избрали за то, что он – телемагнат, – поставил перед собой две цели: изничтожить всех курильщиков и шум. Его предшественнику удалось выселить проституток с 42-й улицы и бомжей из Виллиджа. Скоро Готхэм Сити станет просто очень большим и чистеньким торговым центром. Остров «Trade center». Курить запрещено – и в барах, и в ресторанах, даже в ночных заведениях. Кое-где запрещено даже танцевать! Вавилонские прожигатели жизни – жалкое меньшинство, вымирающий вид. Навязчивая идея покоя и чистоты кажется бессознательным ответом на заповеди чистоты и добродетели фанатиков-исламистов, этих бородатых тартюфов. Она выдает тревогу метрополии, оказавшейся под угрозой. Когда демократия в опасности, Манхэттен становится… Швейцарией.

Я больше не выхожу из «Мёрсера». Я живу здесь затворником, как Полнарёфф в «Руаяль Монсо». Завтракаю и обедаю в гостиничном ресторане на первом этаже. В 10.18 вечера спускаюсь выпить свою водку с черносмородиновым сиропом в «Сабмёрсер», гостиничный бар. Я живу совершенно один в самом модном здании Нью-Йорка, словно в семейном пансионате в Тоскане. Портье и администраторша одаряют меня жалостливыми улыбками и думают, хватит ли у меланхоличного клиента-француза денег оплатить счет, когда он будет съезжать. Знаменитости, захаживающие в гостиничный бар (Бенисио дель Торо, Аманда де Кадене, Гийом Кане, Тьерри Клеменюк), недоумевают, отчего этот бородатый мужик, напевая в одиночестве песни Кэта Стивенса, записывает малейшие их жесты в маленький черный блокнот. Я методично напиваюсь, валяясь на стильной софе, ни с кем не говорю, часто плачу и думаю о тебе, жалею о тебе.

10 час. 19 мин

Они хотят, чтобы мы чувствовали себя виноватыми. Но виноватыми в чем? Я не отвечаю за то, что сделала моя страна, чтобы стать великой. Ни за рабство негров, ни за геноцид индейцев, ни за дикий либерализм – это же не я, парни, я пришел гораздо позже! Все, что я сделал, – это родился здесь, у Хозяев, но я-то не хозяин. Все, чем я управляю, – это

мое агентство по торговле недвижимостью. Конечно, я продавал квартиры дороже, чем они того стоили. Не могу не признать: все торговцы недвижимостью – мошенники; они продают вам нечто такое, чем вы никогда не будете владеть. Вы что, не понимаете, что на земле вам ничто не принадлежит? Что все мы в этом мире – квартиросъемщики? Я торговал воздухом, временными квадратными метрами, за которые людям потом приходилось горбатиться всю жизнь. Задолженность среднего американца достигает 110 % от годового дохода: мировой рекорд! Самое смешное – это молодежь: счастливы, что не надо больше платить за жилье, и при этом будут каждый месяц на протяжении тридцати лет погашать кредит. И где разница? Агент по торговле недвижимостью – это человек, заставляющий других работать, чтобы оплатить то, что принадлежит им только по найму, ибо собственник жилья – это всего лишь пленный квартиросъемщик, должник, который не может переехать в другое место.

ОК, я не агнец, но я и не преступник! Я не заслужил смертной казни. Вряд ли я воплощение Добра, но я никому не хотел Зла. Я грешил, я изменял Мэри, я развелся, сбежал от Джерри и Дэвида, согласен, я далек от совершенства, но когда же за это сжигали живьем? Что я могу поделать, если гватемальские дети работают вместо меня по пятнадцать часов в сутки за нищенскую зарплату? А когда были Хиросима и Нагасаки, я еще вообще не родился на свет, for God’s sake! Блин, какое я имею отношение к тому, что происходит в лагерях палестинских беженцев, ко всем этим смуглолицым парням, которые забрасывают танки камнями и с утра до вечера взрывают себя в автобусах, вместо того чтобы ходить на службу, как все люди? Какого хрена, ведь это все далеко и совершенно непонятно. Лохматые бородачи, поедающие песок, сидящие на корточках в своих вьетнамках, с автоматом в руке, и выкрикивающие непонятные, но полные ненависти лозунги. В этих странах слишком много пыли, к тому же они дохнут от жары, конечно, раздражает, когда так жарко, а ты глотаешь насекомых на завтрак и умираешь от жажды, в конце концов либо ты отдыхаешь, либо бьешь кому-нибудь морду, как все.

Кто нанес удар? Арафат? Унабомбер? Ты скажешь, какая тебе разница, кто тебя убил – бен Ладен или Тимоти Маквей, «Аль-Каида» или ку-клукс-клан? Frankly, my dear, I don’t give a Saddam! Насилие в природе человека. В принципе культура, религия, общество, цивилизация призваны обуздывать его. Но только в принципе. Сжальтесь над нами. Oh Lord, пожалейте Джерри, Дэвида и Картью Йорстона из Остина, штат Техас. Have mercy on us. А по-арабски, как будет «mercy» по-арабски?

10 час. 20 мин

Гавань – спасительное прибежище для душ, уставших от схваток с жизнью. Необъятный простор неба, подвижные контуры облаков, переменчивые краски моря, вспышки сигнальных огней на маяках словно в единой необыкновенно ясной призме образуют зрелище, которое радует взгляд и никогда не утомляет. Стройные очертания кораблей с полной оснасткой, чуть покачивающиеся на морской зыби, пробуждают в душе стремление к ритму и красоте. И еще, помимо всего этого, существует особый вид таинственного и утонченного наслаждения для того, у кого не осталось больше ни любопытства, ни честолюбия, – лежа на террасе или облокотившись на каменную ограду набережной, наблюдать за суетой тех, кто отплывает или возвращается, кто еще сохранил в себе силу стремиться к чему-то, страсть к путешествиям или обогащению.

Шарль Бодлер. Парижский сплин, 1865. Надо было бы назвать иначе: «Нью-йоркский сплин».

10 час. 21 мин

С тех пор как Дэвид умер, Джерри не отходит от него ни на шаг, плачет, гладит его холодный лоб и закрытые глаза. Я встаю и беру его на руки; бездыханный маленький принц с мягкими волосами. Джерри читает мои мысли; он дрожит от горя. У меня больше нет сил изображать из себя героя. Как говорила администраторша, меня этому не учили. Джерри крепче сжимает мою руку, другой он держит вялую ладошку Дэвида, она свисает и качается в воздухе.