XVII. Грязь, кровь и вино!

Башибузук Александр

— Не стоит искушать судьбу, — предложил предводитель нападавших, обращаясь в первую очередь к гвардейцам. — Просто отпустите шевалье, и никто не пострадает. К слову сказать, внешняя охрана разоружена и вам не поможет.

Де Сен-Бриссон, чувствуя, как к его коже прикасается холодная сталь, решительно приказал:

— Шпаги в ножны, господа. Убрать мушкеты! Откройте клетку!

Я видел по решительным лицам гвардейцев, что они не очень-то стремятся выполнить это распоряжение. Каждый здесь понимал, что судья боится лишь за собственную шкуру и будет делать все возможное, чтобы уцелеть. Но гвардейцы — люди благородные, им плевать было на жизнь

трусливого судьи, поэтому они колебались. Им претило вот так запросто сложить оружие, даже не попытавшись сопротивляться, и не пролив ни капли крови, ни своей, ни врага. Это был позор! Поэтому им проще было умереть, чем сдаться. Свои жизни они ценили, но не цеплялись за них. А вот солдатам было плевать на честь, они просто не хотели умирать за чьи-то интересы и амбиции, и готовы были сложить оружие по первому же слову начальства.

Поэтому, как только приказ судьей был отдан, один из солдат быстро отпер ключом клетку, в которой я находился. Я шагнул было на свободу, но гвардейцы перекрыли мне выход. Они стояли с оружием в руках, готовые биться до последнего и умереть на месте, если придется.

Королевский судья это прекрасно понял, поэтому завопил, как раненный в зад петух:

— Я сказал сложить оружие! Выполнять! Немедленно!

— Ваша честь, — негромко сказал один из гвардейцев. — Наша задача охранять заключенного, и мы будем его охранять. И если нам или вам суждено погибнуть здесь и сейчас, то умрем мы с честью. Господа, мы не сложим оружие, извольте атаковать нас!

Солдаты, видя такой разворот событий, стали чуть активнее готовиться к схватке.

Предводитель нападавших заколебался. Мне интуитивно казалось, что он хотел обойтись малой кровью или, желательно, вообще без нее, а сейчас, когда дело приняло решительный оборот, грозящий обильным кровопролитием, он скорее отступил бы, так и оставив меня в руках королевского суда, чем реально начал сражение.

Но мне это никак не подходило, я хотел свободы, и начал играть свою партию.

К счастью, клетка моя уже была открыта.

Без шпаги мне было действовать гораздо привычнее, чем с ней. Тогда, во время дуэли, я мало что успел осознать, слишком резок был переход в новое тело, но зато теперь, когда я уже полностью освоился в теле де Браса, и на кону стояла моя жизнь, старые навыки и вбитые в подкорку рефлексы начали действовать.

Я слегка приоткрыл дверь клетки. Никто этого не заметил, гвардейцы стояли ко мне спинами, солдаты находились еще дальше.

Тянуть я не стал. Скользнув к ближайшему гвардейцу, я слегка хлопнул его по правому плечу, и когда он начал оборачиваться, провел мощный апперкот в челюсть. Он рухнул, как подкошенный, а я успел подхватить его шпагу, но обратным хватом, так уже вышло.

Тело первого гвардейца едва коснулось пола, а я уже оприходовал второго –эфесом шпаги по затылку. Результат превзошел мои самые смелые ожидания — двумя ударами я сумел вырубить двух противников — тоже заслуги моей личной памяти и моих прошлых умений — вряд ли благородный дворянин этого времени владел столь отточенными навыками рукопашного боя. К сожалению, на этом эффект внезапности закончился.

— Убить его!

Не видел, кто это крикнул, но относилось явно ко мне. И тут завертелось. На меня напали сразу оба оставшихся гвардейца, и за прочими обстоятельствами я уже не успевал следить.

Перехватив шпагу в нормальное положение, я каким-то чудом умудрялся отбиваться от постоянных атак.

Раз — чужой клинок зацепил мое плечо,

оставив кровавый росчерк.

Совсем рядом зазвенела сталь, кто-то закричал, раздался сухой звук выстрела, резко запахло порохом. И тут же еще крики, но я не мог отвлечься, чтобы оглядеться по сторонам, слишком сильно был сконцентрирован на своих соперниках.

Два — я уколол противника в бедро, но так неудачно для него, что, кажется, зацепил бедренную артерию, и он рухнул, истекая кровью. Если ему не окажут помощь в течение нескольких минут, он умрет, и я опять буду виноват. Черт!

Впрочем, это не мои заботы, я переключился на следующего противника.

— Всем стоять на месте!

В этих словах было столько воли, что на пару мгновений в зале замер каждый. Остановился и я, за секунду до того, как атаковать последнего уцелевшего гвардейца.

У тех, кто вломился в королевский суд, в руках появились пистоли, направленные в сторону защитников. Двое солдат валялись на полу, зажимая раны руками и глухо постанывая от боли.

Я не видел лицо предводителя отряда, пришедшего спасти меня, и лишь по интонациям голоса мог определить, что он был в ярости.

— Шпаги в ножны! Немедленно! Мы забираем шевалье и уходим. Иначе…

— Забирайте его и уходите! — главный королевский судья был цел и невредим, но напуган до дрожжи. — Я приказываю всем — стоять! Шпаги в ножны!

Он то краснел, то бледнел, его всего потрясывало. Как бы у него не случился апоплепсический удар.

— Мое имя Пикара. Если вы приказываете, я повинуюсь! — сказал последний уцелевший гвардеец и мрачно взглянул в мое лицо, запоминая. Рано или поздно, мы встретимся, и тогда меня ждут неприятные минуты.

Остальные солдаты вынужденно сложили оружие. Все же численное преимущество нападавших было подавляющим, и шансов у охраны не имелось.

Я тоже запомнил лицо этого гвардейца. То, что меня судили за дуэль с мушкетером, не имело для гвардейца ни малейшего значения.

Воспетое противостояние мушкетеров и гвардейцев кардинала на самом деле имело немного иную основу.

В гвардии, как и в мушкетерском полку, служили исключительно благородные люди. В 1629 году, после третьего покушения на Ришелье, король выделил ему пятьдесят конных аркебузиров, к которым кардинал добавил еще тридцать гвардейцев. Кардинал умел ценить людей, поэтому экипировка и жалование «гвардейцев кардинала» были на уровне.

Собственно, вся вражда между гвардейцами кардинала и мушкетерами заключалась в том, что мушкетеры короля, имевшие в народе больше симпатий и репутацию храбрецов, получали жалование существенно ниже, чем гвардейцы, бывшие их товарищи по полкам. И это при том, что в мушкетеры брали лучших из прочих гвардейских полков. Но триста ливров* в год — жалование рядового мушкетера –ни на что не хватало, ломовой извозчик зарабатывал больше — 30 ливров в месяц!

Мушкетеры — люди благородные, а значит, априори считались обеспеченными, им приходилось жить на 38 су** в день, этих денег хватало лишь на еду, и то на скверную. Более того, мушкетеры, помимо жалования ничего не имели от государственных щедрот. Экипировка, лошадь (обязательно белая или серая), оружие — все это они обязаны были предоставить для нужд государства за собственный счет. Поэтому весьма часто можно было наблюдать слоняющихся по городу мушкетеров в поисках человека, у которого можно одолжить пару монет. Главный плюс положения мушкетера — непосредственная близость к королю, главный минус — денежное довольствие.