Я — авантюрист?
Шрифт:
«И очень похоже на Лену, в той же тональности, страстно…»
Психолог Андрей, солидный дядька лет пятидесяти, не решился разговаривать в таком тоне с руководителем, о крутом нраве которого знал не понаслышке, и возразил деликатно:
— Вы меня извините, но человеческий организм, тем более психика, являются вещью, которая саморегулируется. Положительные и отрицательные эмоции сменяются по принципу качелей — сколько в одну сторону, столько и в другую. Иначе возникает дисбаланс, развивается невроз, а в худших случаях возможен нервный срыв.
— Проще, — остановил его Виктор, — если вечером устроить танцульки, чтобы народ потоптался, потискался, потом потрахался, то наутро у него будет хорошее настроение?
— Ну, примерно так, — растерянно подтвердил психолог. — Только я не пойму, вы против сексуальных связей вообще? Отсутствие, э… как бы выразиться… баланса… Если позволите, небольшой экскурс в историю. Зигмунд Фрейд, упомянув либидо, как…
— Я в курсе. Хватит! Работать надо, чтобы выжить! Понятно? Никаких танцулек.
Оставшись один, Виктор задумался. Запрет на самоубийство, что заставлял его беспрестанно искать смерти от чужой руки — в прошлом мире подпитывался болью утраты любимой женщины. Там не было проблем — он никому не нужен и никто не интересен ему — живи и терзайся в аскезе, замкнутый на собственную боль.
Катастрофа разрушила самоизоляцию. Волей-неволей ему пришлось стать лидером, насильно выводить из разрушенного Русарима людей. Сначала он оказался сильнее и умнее общества, но за пару недель полубезумные пришли в себя. И теперь хотели подчиняться не ему, Виктору Ефимову, а законам биологии, психологии, социологии и ещё десяткам подобных «логий».
— Их можно понять, — согласился он, — такая встряска. Естественно, хочется возврата в лёгкую жизнь…
И он вдруг подумал о себе, чего давно не случалось. Круговерть нынешней жизни настолько плотно трамбовала его день, что воспоминаниям, которые терзали в той жизни, не оставалось и минуты.
О нет, Виктор не забыл любимую, однако сердце теперь щемило иначе, не жестокой болью. На первый план вышли воспоминания о блаженных минутах счастья, что размывало милый образ, кутало флёром недостижимости мечтаний. Совершенство не боялось сравнений, поэтому он стал замечать недостатки в девушках, которых в поселении почти на треть больше, чем мужчин.
— Алёна…
Стройная, красивая, трепетная, она напоминала Виктору то молоденькую оленуху — статью, то рысь — пластикой и яростным блеском глаз. Прекрасная помощница, но взбалмошная и несдержанная. Как только что. Вспылила, не поймёшь с чего, разоралась.
— Ляпнула, надо же! Тиран, слепец… Хотя, есть немного правды. Тиран… Тиран? Так не о себе же пекусь! Тиран?! Да пошло оно всё! Какого чёрта я волоку этот воз? — внезапно рассердился Виктор. — Я не подписывался на каторгу! Всё, созываю общее собрание, и пусть избирают себе хоть президента!
Мысль понравилась, а чего откладывать момент освобождения, если хочется? После ужина Виктор объявил, что через полчаса на лужайке перед рестораном
Собраться-то собрались, все до единого, но — как Виктору показалось — не потому, что хотели избавиться от него, «вожака человечьей стаи», а исполняя приказ, подкреплённый страхом, памятью о той, показательной расправе над неслухом.
Объявление Виктора об уходе в отставку выслушали без особо интереса. Никто не лез выступить, но все шушкались. Пришлось «вожаку» назначить ведущим незаменимого Водянова и подсунуть список выступающих. Водянов вызвал Гришу. Казалось бы, приятель убитого парня должен агитировать против «тирана», а вышло наоборот:
— Я никого подходящего не вижу. Пусть он и остаётся. Если его не изберете, я уйду с ним!
«Меня бы спросил сперва, попутчик хренов, а ты нужен мне? — попытался иронизировать Виктор, с неожиданной теплотой глядя на разведчика. — Но от такого толкового напарника я бы не отказался…»
Водянову роль председателя не слишком нравилась — в самом кипела энергия. Он заявил, дескать, не может молчать, и предоставил слово себе. Начал профессор издалека, но быстро распалился, жестоко раскритиковал основные ошибки, допущенные всем коллективом с момента катастрофы и по настоящее время, тактично не упоминая имени командира.
Виктор мог бы оспорить некоторые моменты, но зачем? Пусть их учитывает новый лидер. Однако список упущений его впечатлил и заставил задуматься:
«Несимпатично выглядишь, капитан Ефимов. По уши в дерьме. Ещё чуть-чуть, сам бы в нём и захлебнулся… Вовремя ты одумался, вовремя…»
— …их надо исправлять, и неотлагательно. А самым неотложным мероприятием я полагаю поиск других поселений и установление с ними постоянной почтовой связи. Да-да, не надо хихикать! Только наличие коммуникаций удерживает общество от загнивания, — соловьём заливался профессор. — Подводя итог сказанному, предлагаю пребывание Виктора на посту главы нашего поселения считать легитимным и переизбрать на второй срок, как минимум, четырехлетний.
— Да вы что, сговорились? — сердито шепнул ему «тиран».
Аплодисменты звучали жидковато, да и те прервала Алёна:
— Я против! Против, и всё! Пусть уходит, и как можно быстрее. Человек, который думает только о себе, у которого нет души, — голос девушки звенел гневом, — не имеет права нами руководить. Вы посмотрите, это же бесчувственное бревно! Он не понимает элементарных вещей! Вчера мы с психологом битый час доказывали, что люди имеют право на отдых, Виктор так и не согласился с нами!
«Передёргиваешь, милочка, — мысленно возразил он, — но это к лучшему. Настроишь народ, они себе пастуха по вкусу найдет, а я умою руки, как тот Пилат… Побыстрее бы сбросить этот хомут и смотаться подальше от тебя, Алёна Батьковна. А яришься потому, что мужика нет. Если бы кто-то ласкал тебя ночами, как я когда-то мою лапочку, то и беситься бы задора не было…»