Я бегемот, но это неважно
Шрифт:
А вот Котоног счёл, что Йодова еда очень даже ничего. Он мигом опустошил миску (в этот раз в ней лежал влажный корм – похожие на мясо кубики в густом соусе) и даже облизал кончики щупалец от удовольствия. Потом тихонечко вернулся к Бенедикту, который уже не плакал, закрыв руками лицо, а просто сидел, глядя в одну точку.
– Эй! – Котоног похлопал Бенедикта по ноге. – Эй, ты где?
– А? – очнулся вдруг Бенедикт.
– Ты сидел тут с таким видом, будто ты и не ты вовсе, а просто какой-то неразумный бегемот.
– И ты туда же, – Бенедикт вздохнул и поднялся на ноги. – Что вы
– Ты что, до сих пор не понял? Я думаю только то, что думаешь ты. Своих мозгов у меня нет. Я же нарисованный!
Бенедикт было пошёл за тряпкой, чтобы хоть как-нибудь прибрать кухонный беспорядок, и замер на месте.
– Значит, ты – это я?
– Наверное, не до конца. Вот ты, например, не предложил мне вон той вкусной еды, а налил какую-то жёлтую жижу.
– Ты что, ешь кошачий корм?
– Если это так называется, то да. Ещё хочу. Дай, а?
Бенедикт кое-как вытер суп с ковра, стен, холодильника и ножек стола. Конечно, сделать вид, что ничего не произошло, не выйдет и придётся всё рассказать папе, но, в конце концов, он же не специально. Так получилось. Бывает.
Котоног наелся кошачьего корма и теперь мирно лежал на столе Бенедикта, сложив щупальца на раскраску, со страниц которой появился днём. Он больше не говорил, что зол, и не высказывал желания душить и поджаривать окружающих. Ему было бы совсем хорошо, если бы он не чувствовал своей чуть шершавой тёплой кожей, какой неуютной тревогой веет от Бенедикта.
Папа всё не возвращался. Бенедикт уже сделал все уроки (хоть и обещал себе, что никогда больше в школу не пойдёт), и почитал Котоногу вслух книгу про Муми-тролля (с которым чувствовал какое-то внутреннее родство), и даже лёг в кровать и попытался уснуть в надежде, что во сне время пройдёт быстрее. Сон не шёл.
За окном темнело. Бенедикт знал, что осенью дни короче и что темнота ещё не обязательно значит, будто наступила ночь. Но душу сосала какая-то противная пиявка и хотелось плакать. Он снял с крючка в ванной большой папин халат, сунул руки в рукава и запахнул полы. Взял Котонога, положил его себе на грудь и сел на диван. Так папа сидел вечерами, пока ждал, когда Бенедикт выйдет из ванной, чтобы почитать ему книжку и уложить спать.
– Ну когда же он вернётся? – сказал Бенедикт.
– Ты же не у меня спрашиваешь, да? – откликнулся Котоног.
– Не у тебя.
Оба замолчали. Свет в квартире не горел, а шторы не были задёрнуты. Бенедикт, сидя на диване, видел, как за окном шли люди: мужчины и женщины, некоторые вели за руку малышей и о чём-то с ними беседовали.
– Теперь я чувствую себя совсем никому не нужным. И совсем не знаю, что мне делать, – после долгого молчания произнёс Бенедикт.
– Я тоже не знаю, что тебе делать. Но сейчас ты нужен мне.
Когда папа пришёл, Бенедикт спал, сползши набок и положив голову на жёлтую диванную подушку. Его ноги неудобно свисали, но он этого не чувствовал. Папа поцеловал Бенедикта в лоб и погладил по голове, отчего тот коротко
Глава 4
Утром папа проспал. Бенедикт слышал, как он выключил будильник на телефоне и снова прилёг, а потом задышал глубоко и ровно. Их кровати стояли по углам небольшой спальни, и разделял их только рабочий стол Бенедикта, поэтому следить за папой было нетрудно. Бенедикт не стал будить папу, он лежал, глядя в потолок и размышляя. В школу совсем не хотелось. Новая встреча с Женей и ребятами казалась пыткой, которую он перенести не сможет. Обида и гнев снова зашевелились в нём.
– Привет! – весело сказал Котоног в самое ухо Бенедикту. – О чём думаешь?
– О том, как бы в школу не пойти.
– Скажи, что заболел. Живот там, голова.
– Как-то это… нечестно, что ли.
– А не говорить тебе, чего можно ждать от этих од-но-класс-ни-ков – честно? Я бы твоего папу за это так и поджарил! – В глазах Котонога снова загорелся злой огонь.
– Не смей злиться на моего папу! – шёпотом прокричал Бенедикт.
Он отдёрнул одеяло и спустил ноги на пол. Прошлёпал к папиной кровати, залез в её тёплое нутро. Котоног смотрел на него со своей подушки и, к счастью, молчал.
– Пап, можно, я сегодня в школу не пойду?
Папа сонно открыл глаза, протянул руку к телефону, лежавшему на краешке стола Бенедикта.
– Мы проспали.
– Вот видишь. Можно, пожалуйста?
Видно было, что папе тоже совсем не хочется вставать.
– Ладно. Я напишу учительнице и спрошу, что проходили и что задали. Сделаешь всё сам, а я проверю вечером. Договорились?
– Спасибо, пап! – Бенедикт уткнулся носом в папину ключицу. Она пахла так же, как халат, только лучше. Бенедикт хотел было ещё что-то сказать, но папа снова задремал. Бенедикт не стал его будить, а тихо-тихо лежал, дыша папиным теплом и думая, что кому-то на свете он всё-таки нужен.
Днём папа работал. Бенедикт чувствовал себя так, будто снова оказался дошкольником: вот сейчас он немного поиграет в свои игрушки, а потом придёт няня Таня, и они вместе пойдут гулять – будут искать лягушек у берега крохотного прудика, а потом сядут на мягкую траву, стащат с ног кроссовки и примутся бросать в воду маленькие, как капельки дождя, камешки.
Но няня Таня не приходила. И папа был занят и почему-то нервничал больше обычного. Временами он даже начинал грызть ногти, чего раньше Бенедикт за ним не замечал.