Я болею за «Спартак»
Шрифт:
Очень трудно пришлось нам во втором тайме: лил дождь, поле стало тяжелым, кое-кто из наших игроков «выдохся». Но забить нам гол финнам все же не удалось. Мы сыграли вничью с заведомо более сильным противником.
После игры я дольше обычного задержался в раздевалке: смазывал йодом многочисленные ссадины. Думаю, что тем же самым занимался за перегородкой Ниска.
Через два дня финны играли против англо-русской сборной. В голу опять стоял Фаворский, вместо Миндера моим партнером был Паркер. Встреча была напряженной. Финны забили в каждом тайме по два «сухих» мяча.
После этого они выиграли товарищескую встречу с ЗКС со счетом 8:1 и уехали к своим «хладным финским
Итак, к весне 1912 года в Москве успели побывать две олимпийские сборные, а наша еще не приступала к тренировке по той простой причине, что... ее не существовало.
Российский олимпийский комитет (РОК) с подлинно олимпийским спокойствием взирал на приближение дня открытия олимпиады. Не больше рвения показывал и родившийся, наконец, в январе 1912 года Всероссийский футбольный союз. Зато энергичную инициативу проявила петербургская футбольная лига: присвоив себе полномочия этих двух организаций, она вынесла 12-го марта решение, что через два месяца, 13-го мая, в Петербурге встретятся московская и петербургская сборные, после чего из них будет выбрана олимпийская команда. Это «мудрое» решение, во-первых, отметало кандидатуры лучших игроков из других городов: киевского вратаря Оттена и одесских нападающих Злочевского и Богемского, имевших несомненное право войти, если не в основной состав, то в число запасных. Здесь сказалось характерное для того времени местничество в спорте и пренебрежение к периферии. Назначение отборочной встречи Петербург — Москва на 13 мая, за месяц до начала олимпийского турнира, отрезало всякую возможность отобрать игроков и дать им хотя бы немного сыграться.
Встреча сборных Петербурга и Москвы, состоявшаяся 13 мая, окончилась вничью со счетом 2:2.
Вечером того же дня был наконец определен состав сборной. На другой день сборная с трудом выиграла тренировочную игру у случайной команды из петербургских футболистов, после чего олимпийцы разъехались по домам и встретились вновь уже на борту океанского парохода «Бирма», на котором ехали в Стокгольм русские участники олимпиады. Сыгрываться команде пришлось в Стокгольме на соревнованиях. В довершение всего команда — единственная из всех участников олимпийского футбольного турнира — выехала на олимпиаду без тренера и руководителя. Игроки были предоставлены самим себе. Между тем вопрос о приглашении опытного тренера из-за границы дебатировался в петербургской футбольной лиге уже в течение трех лет.
Все это объяснялось тем, что деятели Российского олимпийского комитета и Всероссийского футбольного союза, все эти Макферсоны, Фульда, Дюперроны и Бертрамы имели самое смутное представление о формировании и тренировке футбольных команд и были поглощены организационными и финансовыми вопросами.
Немало вреда наносило делу то, что спорт в России находился под строгой полицейской опекой. Русское правительство, напуганное революцией 1905 года, относилось с подозрением ко всем общественным организациям, в том числе и к спортивным.
Всякое спортивное начинание должно было получить чуть ли не «высочайшее» одобрение. Вопрос об участии России в олимпиаде был решен еще в 1911 году, но председатель Российского Олимпийского Комитета доктор Срезневский продолжал выяснять отношение к нему «высших сфер». 12-го января 1912 года он мог, наконец, с удовлетворением доложить комитету, что Его Высочество Великий князь Николай Николаевич обещал ему свое «высокое покровительство», что олимпийцам для поездки в Стокгольм будут беспрепятственно выданы паспорта и предоставлен океанский пароход «Бирма». Олимпийские перспективы, наконец,
Ярким штрихом «блестящей» постановки дела был случай при отплытии «Бирмы» из Петербурга в Стокгольм. Он описан в номере 25-м «Русского спорта» от 17 июня: «Пароход, расцвеченный флагами, все удаляется и удаляется. Музыка играет на нем беспрерывно.
Вдруг на пристани происходит волнение: оказывается, что многие олимпийцы, не знавшие об экстренном изменении часа отхода судна, не попали на него.
Набирается до 10 человек, и среди них — председатель Российского Олимпийского Комитета В. И. Срезневский, Тогда решают послать через полчаса, чтобы подождать отставших, в погоню за «Бирмой» быстроходный буксир».
Пока ждали буксир, мимо пристани прошла императорская яхта «Стрела», на которой «отбыл» в Стокгольм официальный представитель России на олимпиаде генерал Воейков, командир лейб-гвардии гусарского полка.
Больше половины кают на большой, комфортабельной «Бирме» пустовало, но плыть на ней вместе со спортсменами, познакомиться с ними, узнать их нужды и настроение, стать их другом и руководителем в трудные дни олимпийских соревнований генерал счел ниже своего достоинства.
А после олимпиады этот же Воейков был назначен главнонаблюдающим над всем делом физического развития в России. Александр Блок в своих воспоминаниях отзывается о нем, как о самом глупом из свитских генералов...
Неудивительно, что при такой «подготовке» и «блестящем» руководстве русские спортсмены по всем видам спорта выступили на олимпиаде ниже своих возможностей.
Россия заняла в Стокгольме со своими шестью очками шестнадцатое место, а маленькая Финляндия, набрав пятьдесят два очка, вышла на четвертое. Впереди ее были Швеция, США и Англия.
Единственной «звездой» среди наших олимпийцев оказался борец-средневес Клейн, одержавший семь побед. В течение двух дней перед полуфиналом он провел четыре схватки с сильными противниками-финнами, в полуфинале встретился с чемпионом мира финном Ассекайненом. Схватка, получившая название «исторической», продолжалась 10 часов 15 минут и закончилась победой Клейна. Финал со шведом Иогансеном был назначен на следующее утро, хотя Иогансен перед этим два дня отдыхал. Настоятельная просьба Воейкова отложить финал хотя бы на сутки была отклонена шведскими судьями. Клейн отказался бороться, и ему было присуждено второе место.
Судейство шведов было такое, что представители десяти стран тут же в Стокгольме организовали Международный союз тяжелой атлетики и борьбы и сформировали при нем судейскую коллегию.
Наша футбольная команда выбыла из олимпийского турнира после первой же встречи, проиграв финнам 1:2; в утешительной игре с Германией она потерпела жестокое поражение — 0:16. В отчетах об этих играх отмечалась полнейшая несыгранность, недостаток быстроты и слабая игра вратаря Фаворского. Победителями турнира, как и следовало ожидать, оказались англичане, выигравшие 4:0 у финнов, 7:0 у венгров и у датчан 4:2.
В Стокгольм мне не довелось поехать. После отборочной встречи 13 мая в Петербурге я был включен в олимпийскую команду вместе с петербуржцем Соколовым, с которым я играл против англичан, и назначен капитаном сборной. Во время игры я повредил ногу. На следующий день я пришел в клуб, где сборная проводила тренировку, вызвал в раздевалку московского представителя в олимпийском комитете прибалтийского немца Бертрама, показал ему отекшее колено и сказал, что играть не могу. Бертрам молча кивнул головой. В тот же день вечером мы уезжали из Петербурга. Когда поезд отошел, Бертрам мне сообщил, что постановлением РОК я дисквалифицирован за неявку на тренировку.