Я больше тебе не враг
Шрифт:
— На второй полке сверху.
Отвечаю и морщусь, словив дикий приступ ностальгии. Это мой дом, моя кухня, я знаю, где стоит каждая мелочь, и с закрытыми глазами могу найти любую банку.
Когда пряталась заграницей, каждый день во сне возвращалась сюда, потому что не могла иначе, потому что это то место, где я была счастлива. Нет, не так. Это единственное место, где я по-настоящему была счастлива.
— Спасибо, — Кирсанов сама невозмутимость. Кажется, его совершенно не смущает мой взгляд, который следует
Я же с каждой секундой нервничаю все больше и больше, вчерашний разговор уже кажется чем-то нереальным.
— Максим, — шепчу, потому что голос позорно обрывается.
— Ммм? — не оборачиваясь.
Взгляд шныряет по его плечам, обтянутым серой домашней футболкой. Снова укол ностальгии. Он такой же как прежде. Я будто снова вернулась в ту жизнь, что было ДО.
— То, что ты вчера говорил…это было специально? Чтобы я прекратила биться в истерике?
Бывший муж не собирается облегчать задачу, поэтому отвечает вопросом на вопрос:
— Что именно я говорил специально?
— Ну…про то, что мы…что ты…меня, — не могу произнести это вслух. Страшно, что в ответ получу от Кирсанова брезгливое удивление и что-то типа «сдурела? Ищи дурака».
— Люблю?
Дергаюсь, как от пощечины, с трудом сглатываю и киваю:
— Да.
— Тась, я сказал это по одной единственной причине. Потому что это правда.
— Но я ведь…
— Стерва? — учтиво подсказывает, ставя передо мной тарелку, — приятного аппетита.
— Но я ведь столько всего натворила.
— Да, это было эпично.
— Это было…чудовищно!
— Тебе виднее, — оглашается со мной и кивает, — ешь, а то остынет.
Я покорно беру вилку в руки, но к трапезе не приступаю.
— Если все это только ради ребенка, то не стоило…
— Это не ради ребенка, — произносит твердо, — и не ради каких-то там мифических причин, которые ты себе придумала. Я сказал это, потому что так чувствую.
— Даже несмотря на то, что я вот такая? С тараканами?
— С тараканами? — качает головой и тихо смеется. От этого смеха что-то плавится внутри, потому что мне его чертовски не хватало. — это не тараканы, Тась. Это бешеные тараканища.
— И все равно любишь?
— Люблю. Вместе с тараканами. Хотя они, конечно, звездец.
— Любой другой на твоем месте хотел бы прибить.
— Прибить? Да это моя мечта! Только что потом делать? Только самому сдохнуть, потому что без тебя никак.
Он повторяет это так спокойно и уверенно, что у меня снова екает.
— Максим…
— Просто ешь уже, а?
Но я не могу есть, у меня слишком много вопросов, которые убивают аппетит:
— А как же Мария?
— Нет никакой Марии, — жмет плечами, но когда понимает, что так просто я от него не отстану, снисходит до пояснений, — Была, Мария. Мы попробовали, у
— Почему?
— Ответ смотри выше. Люблю другую.
Меня царапает упоминание другой женщины, но лишь мельком. Он свободен и мог встречаться с кем захочет. И если она хоть немного помогла ему залечить душевные раны, нанесенные мной, то я ей благодарна.
— В чем ты пытаешься меня подловить, Тась? Что ты пытаешь доказать? Что недостойна любви?
— Я просто не понимаю, как можно простить то, что я натворила?
Он жмет плечами:
— А вот так. То самое, пресловутое «если любишь по-настоящему, то простишь». Моей любви для этого оказалось достаточно.
А моей получается нет?
Он смог простить и оставить в прошлом ту дичь, что я натворила. А я не могла остановиться и отказаться от своей дурацкой мести? Не поняла очевидного, того, что он – вся моя жизнь. Дура! Слепая дура!
— Э, нет. Стоп. Стоп! — вскидывает ладони в предупреждающем жесте, — не смей реветь.
— Я пытаюсь, — шмыгаю носом, а губы предательски трясутся, — Честно пытаюсь, но… оно само. Это гормоны… И я боюсь, что сейчас проснусь и окажусь в той реальности, где ты от меня отказываешься.
Он вздыхает, пересаживается рядом со мной и утягивает к себе на колени. Я как испуганная птичка, боюсь лишний раз шевельнуться. Вдруг все это иллюзия?
— Да кому я тебя отдам, чудовище ты мое беременное? — усмехается Кирсанов, прижимая к своему плечу, — так и придется мучаться до самой старости.
Я постепенно расслабляюсь в его руках. Прижимаюсь к груди, с упоением слушая до боли знакомый ритм сердца, вдыхаю родной запах.
— Прости меня, — повторяю еще раз, — я была слепа и глуха. Променяла настоящее на бег за призрачным фантомом.
— Все в прошлом, Тась. Все в прошлом. Только давай договоримся. Больше никаких тайн и никаких Крестовых походов. Если вдруг снова что-то стрясётся – просто поговори со мной до того, как тебя вынесет на тропу войны.
— Хорошо, — прячусь, уткнувшись ему в шею.
— Обещаешь? — подозрительно уточняет Масим.
— Обещаю.
Жаль, что мне потребовался такой болезненный урок от жизни, чтобы научиться главному – умению говорить с тем, кто рядом.
Я чувствую, как он прикасается губами к виску, и узел в груди ослабевает.
У наших отношений и правда появился второй шанс. И все благодаря Кирсанову.
***
А дальше у нас был долгий и мучительный разговор.
Я чувствовала себя одновременно нашкодившим подростком и конченой дурой. Мне в жизни так стыдно не было, как сейчас, сидя на этой кухней, перед этим мужчиной.
Он простил меня, но не стал ни нянчиться, ни беречь мои чувства. Задавал вопросы. Много вопросов. И порой настолько болезненных, что хотелось сбежать, ну или хотя бы провалиться сквозь землю.