Я - борец! Назад в СССР
Шрифт:
— Чего там у вас? — послышался строгий голос из прохода. — А?
— Фёдор Кузьмич, все нормально! — мигом отозвался Рыжий.
— Смотрите у меня там!
Я не обратил на эти слова никакого внимания, даже не задумался над смыслом сказанного. Голова буквально трещала.
— Снегирь! Что там твой батя говорил про такие случаи? — бросил Рыжий, уходящему короткостриженому парню.
— Чай ему нужен тёплый с сахаром! — отмахнулся тот и скрылся за перегородкой. — У проводницы есть!
Я внимательно посмотрел на
— Друг, а где это мы? — еще раз спросил я.
— В поезде, Сань. Ты чего? — улыбнулся рыжий, с одной стороны ситуация его забавляла, а с другой чувствовалось сопереживание.
— Ничего не помню. Голова гудит. Слушай… — я помедлил, пытаясь вспомнить его имя. Тщетно.
— Генка! — тот быстро догадался, что от него требуется. Затем хмыкнув, он добавил на распев детской песни, — Я Гена, первый, рыжий крокодил.
На моём лице выступила рассеянная улыбка, правда, от давящей мигрени пришлось закрыть глаза.
— О! Улыбаешься, значит, все нормально. Да-а-а Саня, вчера тебя знатно втыкали да и сегодня успел полетать. Пока ты отлеживался от тренера влетело всей команде. Наш вчерашний разговор ты помнишь? — прищурившись, поинтересовался Генка.
— Э-э… Так, давай заново, а? — выдохнул я.
— Тренер сказал, что выгонит тебя если так будешь тренироваться! А ты его послал куда подальше, сказав не знаешь зачем тренируешься! — на одном дыхании произнёс Гена и улыбнулся.
— А потом? — не понял я.
— А потом он сказал, что до приезда в Воронеж с нами говорить вообще не будет! — в тон мне ответил Гена. — Ты бы это извинился что ли, Кузьмич же в нас вкладывается. Вон на открытые ковры возит даже!
Положив голову в ладони, опираясь локтями в бёдра, я судорожно выдохнул. Да что происходит?
— Да ты не бойся, правильно всё скажешь, не выгонит, Если что за тебя шефство возьму. Только тренироваться надо не два раза в неделю а каждый день.
— Я свое уже от тренировал в девяносто пятом… — пробормотал я, посмотрев в окно. А сам подумал — блин, как это странно все.
— Ха! — расхохотался Генка. — Ну ты даёшь! Сейчас восемьдесят третий, фантазер! Пока с полки падал, в будущее слетал?
— Что? — не понял я.
В голове все вверх дном перемешалось.
— Саня, хорош уже! Ты только никому не говори, а-то кликуху дадут, Алиса Селезнева или Мелафон! Не знаю, что хуже.
— Восемьдесят третий? — нахмурился я, вспомнив первое, что пришло в голову. — Год до смерти Андропова?
— Тихо ты! — шикнул на меня Гена, испуганно выглянув в проход. — Думай, что говоришь!
— А, что? — непонимающе спросил я.
Гена заговорщицки осмотрелся.
— Ты же знаешь, что советские агрономы вывели новый вид яблок «Андроповка», в отличии от старого сорта «Брежневка» он вяжет не только рот,
Намек был более чем очевиден.
— Сейчас 1983 год? И мы едем в Воронеж? — как-то неуверенно произнес я. — А откуда?
— Из Тамбова, конечно! — криво усмехнулся Гена. — А так все верно, восемьдесят третий год. Второе июня. Четверг.
— Бред какой-то! — помотал я головой, чем вызвал снова приступ боли. — Ничего себе меня глючит!
— Ну Миелофон, рассказывай как там в 95-том? — вдруг произнес Гена, по-своему расценив мои слова.
Подняв голову, я сурово посмотрел в его голубые глаза.
— Еще раз назовёшь так меня назовешь, я тебе леща пробью! — резко выдохнул я.
— Какого еще леща? Я же по дружески, беседу поддержать! И ты у меня на ковре и балла забрать не можешь, если что. — ответил Геннадий.
— Вот я по-дружески и пробью.
Не знаю зачем я раздражаюсь. Радиопозывной Миелофон, был бы для моей службы в девяностых просто подарком, встречались кликухи и радио позывные и похуже. Другое дело, что солдат с плохими кликухами часто к радиосвязи не допускали.
— Ладно, извини. Я понимаю головой ударился. Ты это, давай уже приходи в себя. Хватит чудить.
— Проехали, — выдохнул я, — Странно просто всё это.
— Что странно?
— Да все это! — я произнес первое, что пришло в голову. — Хотя бы то, что люди без телефонов вокруг…
— Чего? А смысл? Провода за поездом сильно не потянешь, быстрый он! — продолжил улыбаться Гена.
— Я толком не знаю, чего хочу. Снегирёв кажется про чай что-то говорил. Сколько сейчас стоит чай?
— Четыре копейки!
— С ума сойти! — выдохнул я, после чего решил проверить свои карманы. Вытащил содержимое наружу.
Там оказался мятый коробок спичек, с изображением на нём красного цветка растущего на красном глобусе планеты с того самого места глобуса где был СССР. На коробке надписи даты «1917–1982», и слово октябрь, перечёркивающее низ коробка поперёк. Остатки сигарет, точнее их штучная россыпь табак вперемежку с переломанной бумагой. Были тут и деньги — мятая синяя пятирублёвая бумажка с Кремлём, еще жёлто-коричневый рубль, на обоих бумажках рамочка с текстом, на разных языках входящих в состав республик Советского Союза. Мелочь расположилась в другой ладони, в виде трёх монет, номиналом по двадцать, десять и три копейки.
— Да ты богат несметно! — усмехнулся Гена, видя как я перебираю в руках купюры, разглядывая водяные знаки, видимые лишь на просвет. Те самые, что в виде звёздочек.
— Пойду чая куплю. Тебе что-нибудь взять?
— О! Откуда такая щедрость Сань? — спросил Гена, но тут же решил, что надо соглашаться и добавил, — Пирожка бы яйцом и картошкой бы. Принесешь?
— С одним условием, ты мне без шуток и удивлений, разъяснительную работу проведёшь, если у меня вопросы возникнут. — кивнул я.