Я буду любить тебя вечно
Шрифт:
Дочь, которой я не знаю, что сказать.
Для нее наша семья совершенно чужая, нереальная. Да и кто знает, может, это просто игра моего воображения? И девочка нам никто. Совершенно никто.
Но если мои догадки подтвердятся, в тот же день расскажу все жене. Я более чем уверен, что она разозлится, и есть вероятность, что атомная война покажется мне лопнувшим шариком по сравнению с ее гневом. И я даже пойму, если Вика не захочет меня видеть и просто запрется в дальней комнате дома. Ей будет над чем подумать, и в конце она поймет, что я был прав, когда молчал.
За десять лет брака я никогда
Я просто не успевал предотвратить трагедии, которых можно было бы легко избежать.
В голове сразу всплывает первый и довольно серьезный косяк, произошедший на выпускном вечере в школе. Из-за меня и из-за моего дурацкого эго, которое заставляло причинить новенькой девочке в классе боль. Страшно вспоминать, но я умудрился испортить ее выпускной вечер.
Оставив одну, я практически потерял ее.
Решение поступить в один университет далось нам легко, а вот сам переезд вышел довольно трагичным. Будучи уверенной, что я променял ее на более подходящую кандидатуру, что скрывать, она всегда ревновала меня к нашей однокласснице Ольге, возненавидела меня. И пока ненависть росла с каждым днем, пока пускала корни в маленькое тело моей девочки, я находился на грани жизни и смерти. И никто не знал, если ли у меня хоть малейший шанс выкарабкаться из черной вязкой тьмы, что с каждый минутой засасывала все сильнее и сильнее. Бой, длившийся четыре месяца, я выиграл с потерями. Изученная нога до сих пор служит мне памятью о произошедшем.
Это был второй раз. Но здесь все оказалось намного хуже — я потерял ее на долгих десять лет.
Третий, будь он проклят тысячу раз, связан с Ольгой и ее сыном. Именно благодаря бывшей однокласснице Вика на какое-то время потеряла ко мне доверие. Оно рухнуло, словно карточный домик. И я бы понял, если бы был в чем-то виноват. Да, я согласен, в прошлом Ольга отлично сыграла роль первой стервы школы, этого у нее не отнять даже сейчас. Она почти разрушила наши отношения, как и десять лет. Вот и вся ее благодарность, а я, как дурак, рвался ей помочь. Думал, мать-одиночка, ну как же так.
Но, благодаря здравому разуму моей малышки, третьей потери не произошло.
Но если я буду продолжать упорно молчать и делать вид, что все хорошо, когда ни хрена не хорошо, может произойти четвертая потеря.
Она не простит…
С грохотом захлопнув крышку ноутбука, запускаю пальцы в волосы и тяну их до боли в висках. Головная боль так и не прошла, наоборот, усиливается с каждой новой мыслью. Жужжание мыслей в моей голове спокойно можно сравнивать с пчелиным ульем.
Я пытаюсь успокоиться, отвлечься на что-то. На глаза подаются часы в тонкой серебристой оправе, что висят над черной матовой дверью и придают особую изюминку интерьеру. Минутная стрелка словно застряла на одном месте и не желает сдвигаться. Секундная бессмысленно бежит по кругу, как мысли в моей голове, что не думают затихать.
Через неделю настанет тот день, когда Вика возьмет бутылку дорогого вина и запрется в самой дальней комнате коттеджа, оставив детей на бабушку с дедушкой. Запрется в одиночестве. Этот день ее
Скоро настанет день, когда она будет оплакивать потерю нашей дочери и наивно верить, что девочка все еще жива. И я сам очень сильно на это надеюсь, сейчас еще больше. При мысли о девчонке внутри все сжимается, и накатывается волна неописуемых эмоций. Уже который день я не могу понять свои чувства к ней. Симпатия? Возможно, девушка очень красивая и слишком сильно похожа на мою жену. Любовь? Если только как к дочери.
Скоро настанет день, когда моя душа будет разрываться на маленькие части, когда я снова и снова буду умирать, осознавая, что ничем не могу помочь жене. И очень надеюсь, что этот день, который я ненавижу больше всех в году, будет последним. А еще лучше — если этот день вообще никогда не настанет.
День, когда мы друг другу будем чужие, когда намеренно отдалимся друг от друга и окажемся по разным сторонам хлипкой двери.
День, когда каждый утонет в своих мыслях, словно в зыбучих песках пустыни, когда каждый будет обещать себе, что это все в последний раз.
День, в который двадцать лет назад не стало нашей дочери, Вика упорно продолжает о ней вспоминать.
Девочка остается для меня безымянной. Я не хочу давать ей имя и не хочу принимать версию жены. Мне так легче. Боль становится не такой острой, позволяет дышать и хоть немного соображать. Но Вика… пустота в ее глазах пугает настолько, что хочется сдохнуть.
Из года в год я напрасно твержу ей, что это не только ее боль, ее потеря. Только вот она никак не хочет соглашаться с моими доводами. Возможно, она права. Я не видел ребенка, не видел ее беременной, и мне на самом деле сложно представить ее боль.
Я не до конца понимаю… и за это ненавижу себя еще больше.
Обычно такое состояние у меня появляется за два дня до того самого дня, который я так ненавижу. Но сегодня вместо раздирающей ненависти я испытываю иные чувства. Трепет? Волнение? Скорее да, чем нет.
Мое сердце разрывается от предвкушения, оно словно предчувствует скорые изменения в жизни.
— Дядь Жень, можно? — забыв постучать, без приглашения в кабинет вваливается родственничек лучшего друга, Алексея. Младшей брат его ненаглядной Славы, девочки-непоседы даже сейчас.
— Проходи, — взмахом руки приглашаю присесть, а сам так и продолжаю гипнотизировать взглядом часы, попутно прокручивая в голове одну мысль за другой.
Я не представляю, с чего следует начать такой сложный для меня разговор. Одно знаю — мне страшно. Страшно узнать горькую правду, что я ошибся в своих догадках. Страшно узнать, что эта девочка действительно моя дочь. Я не спал почти всю ночь, думая о ней и о предстоящем разговоре с Артемом. И как бы неприятно мне это ни было, балагур — моя единственная ниточка к возможной дочери.