Я буду любить тебя все лето
Шрифт:
– Ты уверен, что хочешь, чтобы я прочитала ее? Ты мне настолько доверяешь? – удивленно поинтересовалась Света, проводя пальцами по корочке тетрадки. Это было трогательно, даже слишком.
– Я тебе доверяю на сто процентов.
Касьян частично слукавил. Не на сто. Но хотя бы на восемьдесят. В глубине души он боялся ее реакции на прочитанное. И еще больше он боялся того, что она покажет его тетрадь кому-нибудь еще. И они будут смеяться. Смеяться над его чувствами. Это был худший расклад. Но он все равно рискнул. Все или ничего.
– Спасибо, я прочитаю. Но, Касьян…
– Это ничего не меняет? – Касьян взял Свету за руку после
Они обменялись взглядами. Касьян отчетливо видел, как броня Светы спадает, и не знал, надо ли радоваться этому. Когда только придумывался план их встречи, он хотел этого больше всего на свете. Но когда здесь, в кафе, Касьян подходил к ней, высвеченной лучами солнца, с каждым, приближающем его к ней шагом, в нем росла неуверенность. Правильно ли он сделал, что пришел? Возможности повернуть время вспять уже не было. Но потом Касьян увидел ее чистые глаза. Будь что будет, отозвалось на сомнения его сознание.
– Я не знаю, что сказать. Правда, не знаю. Ты…
– Рушу все запреты?
– Очень настойчив, – мягко поправила Света.
– Я бываю не только таким.
– А каким ты бываешь?
– Прочитай тетрадку, и узнаешь.
– Я прочитаю, но почему ты мне сам не скажешь?
Касьян посмотрел Свете в глаза. Как сказать ей, что он не может, что не умеет говорить в лицо правду о себе, что носить маску легче? Неужели она сама об этом не догадывается? Он уже жалел, что поддался своей слабости и затеял эту встречу. Со Светой приходилось быть предельно честным.
– Готовы заказать что-нибудь из еды? – подошла к ним молоденькая официантка.
– Нет, – одновременно ответили Касьян и Света и от такого дружного ответа улыбнулись друг другу.
– Подойдите через пять минут, – вежливо попросил Касьян, протянув Свете руку. И та, не замедляя ни секунды, вложила свою руку в его.
***
Света пришла домой, когда солнце уже садилось, озаряя город мягким желто-розовым светом. В ее сумке лежала тетрадь Касьяна, а в голове крутилась их сегодняшняя встреча, долгий обед в кафе, прогулка по Арбату. Они лишь разговаривали обо всех вещах, которые им были интересны. Касьян ни разу не предпринял попытки поцеловать ее, лишь держал за руку и иногда приобнимал за талию. Света почти сдалась. Ей хотелось прочитать стихи Касьяна, но она уже знала, что они не повлияют на ее решение. Сердце сдалось еще тогда, когда он подошел к ней в первый раз перед зданием института. Разум же из последних сил продолжал бороться.
– Кукленыш, привет!
Не успела Света разуться, как оказалась в объятиях старшей сестры. Кто еще мог так ее называть, кроме Лены? Об этом Светином прозвище знала вся семья, но за стены их дома оно не просачивалось, да и никто ее больше так не называл. Слишком личное, слишком интимное для остальных. Лене было четыре года, когда родители привезли в дом младшую сестричку, в конверте персикового цвета и с белым кружевным чепчиком на голове. От удивления Лена произнесла: “Ой, какой кукленыш!” И с тех пор она так Свету и называла.
– Лена, какая радость! Я не знала, что ты приедешь!
– Я тоже… Но тем не менее я здесь.
Света взглянула на сестру, и улыбка сошла с
– Ты поругалась с Мишей? – спросила Света, заранее зная ответ.
– Да. Опять.
Лена посмотрела на сестру таким взглядом, что Света не решилась спрашивать дальше. Кто хочет, тот рассказывает.
Они прошли на кухню, где закипал чайник, издавая громкое шипение. Света посмотрела на тортик, стоящий посреди стола, и вздохнула. Поругавшись с мужем, Лена заедала свою обиду и злость. Каждый раз, когда она приезжала к ним, она покупала что-нибудь к чаю. Это уже было традицией. Света начала заваривать чай.
– Ты же знаешь, что сегодня пятница.
– Знаю, – смущенно ответила Лена, понимая к чему клонит ее сестра. Торт в постный день употреблять в пищу нельзя.
– А папа уже дома? – спросила Света, потянувшись за чашками.
– О да! – произнесла сестра, и в этом ее кратком возгласе была очень многозначительная интонация.
– Опять?
– Снова!
Лишние слова всегда были лишними в их сестринском общении. Все понятно и без слов, по интонации, по взглядам и выражению лиц.
– Сегодня пятница. Ты успешно сдала сессию. Можно выпить и лечь спать…
Света почувствовала, что ее руки трясутся. Чашки могли не добраться до стола, но она все-таки поставила их на стол. Каждые выходные, каждые праздники, отец прикладывался к бутылке. А раньше, когда мама была жива, такого не было. Так странно, что жизнь действительно разделилась на до и после. Все чаще Света задавалась вопросом, почему Богу было угодно забрать маму из этой жизни так рано. Что это за испытание такое?
– Кукленыш, ты чего зависла? Не расстраивайся. Папа скоро возьмет себя в руки.
– Мне кажется, что не возьмет, – честно сказала Света, глядя, как сестра разливает чай. Пар поднимался вверх, а затем испарялся, как будто его и не было. – Но что мы можем сделать? Он никого не слушает, кроме себя. А значит, он сам должен осознать все, что делает с собой. Уж тебе ли этого не знать.
Лена посмотрела на Свету, как будто впервые увидела со стороны. Ее восемнадцатилетняя сестра рассуждала очень мудро для своего возраста. За этот страшный для их семьи год, Света повзрослела не по годам. Но были и другие изменения. Она больше не носила черное. На ней было модное голубое платье, открывающее тонкие ключицы, волосы были распущены, а не собраны в обычный хвост. Глаза блестели, но не от пролитых слез, а от чего-то другого, радостного и светлого.
– Ты же не из-за экзамена вся сияешь?
– Нет, – веселым голосом ответила Света, но ничего не добавила в продолжении.
– Тогда из-за чего?
– Из-за кого! Есть один парень…
Лена удивленно приподняла брови, слушая про Касьяна. Что-то новенькое! Ее младшая сестра никогда не говорила такими словами о парнях. Может быть, когда-то давно, еще до смерти мамы. Но с тех пор для Лены прошла целая вечность, поэтому, что было до этого, она уже не помнила. Она отгородилась ото всех, кто страдал так же, как и она. Лена не хотела видеть отражение своего горя в глазах сестры и отца. И помнила она только, как Миша собирал ее саму по частям, чтобы потом вновь разрушить.