Я бы сказала, что люблю...

Некоторые девушки-подростки иногда чувствуют себя невидимыми, как будто исчезают. Вот и я такая — Ками Хамелеон. Но мне повезло больше, чем другим, потому что в моей школе это очень круто.

Я учусь в школе шпионов.

Само собой, официально считается, что Академия Галлахер для особо одаренных девушек — это школа для гениев, и мы вольны выбирать любую карьеру, соответствующую нашему исключительному образованию. Сначала нас обучают методам продвинутого дешифрования и четырнадцати языкам, а потом предлагают выбрать любую профессию. Так что все мы, воспитанницы академии, умеем видеть правду за пустыми разговорами. Даже моя

мама не одергивает меня, когда я называю академию школой шпионов, а ведь она — директор нашей школы. Правда, она еще и оперативник ЦРУ в отставке. Именно по маминому совету я пишу этот первый отчет о секретной операции, чтобы подытожить все, что случилось в прошлом семестре. Самое худшее в работе шпиона не опасность, а бумажная работа. В самом деле, когда летишь на самолете из Стамбула и везешь в шляпной коробке ядерную боеголовку, меньше всего хочется писать отчет. Вот поэтому я и пишу все это — исключительно для практики.

Если у вас четвертый уровень допуска, то вы знаете все о нас, воспитанницах Академии Галлахер, поскольку мы существуем уже больше ста лет (я про школу, а не про себя — мне-то только шестнадцать исполнится через месяц!). Но если такого допуска у вас нет, то вы считаете нас обычным шпионским мифом — вроде реактивного ранца или костюма невидимки. Вы проезжаете мимо наших заросших плющом стен, глядя на великолепные особняки и подстриженные газоны, и думаете, что Академия Галлахер для особо одаренных девушек — это просто-напросто снобистская школа-пансион для скучающих наследниц, которым нечем заняться.

Нас это вполне устраивает. Именно по этой причине ни у кого в городке Розевиль, штат Вирджиния, не возникало вопросов при виде длинной вереницы лимузинов, на которых мои однокашницы съезжались в школу в сентябре. С подоконника третьего этажа я наблюдала, как лимузины выплывали из-под зеленой листвы и заезжали в кованые ворота. Подъездная дорога длиной в полмили петляла меж холмов, производя столь же безобидное впечатление, как дорога из желтого кирпича в «Волшебнике Изумрудного города». Трудно даже предположить, что она оборудована лазерными сканерами, считывающими рисунок протекторов шин, и датчиками, обнаруживающими взрывчатые вещества, а одна секция дороги может открыться и поглотить целый грузовик. Если все это показалось вам очень опасным, то лучше мне даже не заикаться про наш пруд!

Я задумчиво смотрела на улицу сквозь рифленое стекло. Окно расположено в небольшом алькове, отгороженном задернутыми красными бархатными шторами, и, стоя здесь я почувствовала странную умиротворенность. Через двадцать минут холл заполнится людьми, будет реветь музыка, и я стану всего лишь одной из сотни сестер. Надо наслаждаться последними мгновениями тишины! И тут, словно в подтверждение моих слов, раздался оглушительный взрыв. Со второго этажа, где расположен Исторический зал, потянуло запахом паленых волос. А следом за этим неповторимый голос профессора Букингэм: «Девочки! Я же предупреждала, чтобы вы это не трогали!» Запах усилился; должно быть, кто-то из первогодок все еще горел, потому что профессор Букингэм снова прикрикнула: «Стой спокойно! Стой, говорю тебе!»

Потом профессор Букингэм выдала пару ругательств на французском — первогодки поймут их не раньше, чем семестра через три. Каждый год во время ознакомительной экскурсии кто-нибудь из новичков набирался наглости и, желая выделиться, хватал меч, которым Джилиан Галлахер сразила мерзавца, пытавшегося убить Авраама Линкольна. Точнее, первого из мерзавцев. Того, о котором вы, наверняка, никогда не слышали.

Но вот чего новичкам не говорят во время ознакомительной экскурсии, так это что меч Джили

находится под напряжением, и его заряда достаточно, чтобы подпалить волосы.

Я просто обожаю начало учебного года.

Мне кажется, наша комната когда-то была чердаком. Здесь так много мансардных окошек причудливой формы, всевозможных уголков и закутков. Можно сесть, прислонившись спиной к стене, и прислушиваться к топоту ног и крикам приветствий. Они, наверное, одинаковы в любой школе-пансионе в первый день после летних каникул (правда, сходство заканчивается, когда приветствия начинают звучать на португальском или персидском языках). В холле Ким Ли рассказывала о каникулах в Сингапуре, а Тина Уолтерс заявляла, что «Каир любопытен, а Йоханнесбург — так себе». То же самое сказала мне мама, когда я пожаловалась, что родители Тины везут ее на лето в Африку, тогда как мне предстояло провести все каникулы на ранчо родителей моего отца в Небраске — такой опыт не поможет мне вырваться из рук врага или обезвредить бомбу.

— Эй, а где Ками? — спросила Тина, но я не собиралась показываться, пока не придумаю какую-нибудь небылицу под стать заграничным вояжам моих одноклассниц, семьдесят процентов которых — дети действующих или бывших правительственных оперативников — читай, шпионов. Даже Кортни Бауер провела неделю в Париже, а у нее родители — оба специалисты-оптики. Так что вы понимаете, почему мне не особо хотелось признаваться, что я на три месяца застряла в самом сердце Америки и чистила рыбу.

В конце концов я решила рассказать, как вязальными спицами случайно обезглавила пугало. Кто бы знал, что обычные спицы могут нанести такой урон в качестве подручного оружия? И тут я услышала глухой стук чемодана о стенку и тихий южный говорок:

— Ками, выходи, где ты там прячешься?

Я выглянула из-за угла и увидела в дверях Лизу. Она, конечно, хотела казаться Мисс Алабама, но больше напоминала зубочистку в капри и шлепанцах. К тому же очень красную зубочистку.

Она улыбнулась.

— Ты соскучилась по мне?

Я и в самом деле по ней соскучилась, но побоялась её обнимать.

— Что с тобой случилось?

Лиза хитровато прищурилась и со знанием дела выдала:

— Никогда не засыпай у бассейна в Алабаме, — и, похоже, она знала, что говорила.

Да, строго говоря, мы все тут гении, но в девять лет у Лизы были самые высокие в истории результаты тестов за третий класс. Правительство такие факты не оставляет без внимания, и вот летом перед седьмым классом ее родителям нанесли визит большие шишки в черных костюмах, а уже через три месяца Лиза стала воспитанницей Академии Галлахер. Правда, не из той категории, что может убить врага голыми руками. Если я когда-нибудь отправлюсь на задание, мне бы хотелось, чтобы Бекс была рядом, а Лиза — где-нибудь далеко, с дюжиной компьютеров и шахматной доской. Именно об этом я подумала, когда Лиза попыталась забросить свой чемодан на кровать, но промахнулась и стукнула им по книжному шкафу, разбив мой магнитофон и расплющив отличную модель цифровых сетей натуральной величины, которую я сделала из папье-маше в восьмом классе.

— Ой, лютики-цветочки, — охнула Лиза, прикрыв рот рукой.

Само собой, Лиза знает ругательства на четырнадцати языках, но в катастрофах мелкого масштаба она всегда говорит «лютики-цветочки». И тут уж я не удержалась и крепко обняла подругу.

Ровно в шесть тридцать мы, уже одетые в униформу, спускались по лестнице на первый этаж, держась за отполированные перила красного дерева. Все смеялись, моя история о спицах имела грандиозный успех. Мы с Лизой не спускали глаз с входной двери.