Я был адъютантом генерала Андерса

Климковский Ежи

Все меньше говорилось о неотложных делах, о существе вопросов (конечно, за исключением официальных речей), а все больше о должностях, званиях и почестях.

Первое столкновение произошло между Андерсом и Токаржевским. Токаржевский чувствовал себя глубоко оскорбленным тем, что не он, а именно генерал Андерс стал командующим польскими вооруженными силами в СССР. Его больше всего задевало, что он, старший по званию генерал и «создатель подпольной армии в Польше», был так недооценен и обойден. К тому же между Андерсом и Токаржевским с давних лет велась старая вражда. Сейчас оба считали, что настало наилучшее время отыграться друг на друге, подходящий момент для того, чтобы рассчитаться с недругом.

В это период, стали распространяться разговоры с массой подробностей, весьма компрометирующих Андерса, о котором, правду говоря, довольно

много слухов ходило еще в Польше.

Генерал Андерс, сын помещика немецкого происхождения, воспитанный в русских школах, привык с ранней молодости к беззаботной и вольготной жизни. Он не мог примириться со скромными условиями, в которые его ставила военная служба. Для того чтобы пополнить свое жалованье и одновременно, чтобы войти в среду польской аристократии, он начал заниматься «конным спортом», для чего обзавелся собственной конюшней скаковых лошадей. Это вскоре переросло в привычку, алчность, и в результате превратилось в заурядный азарт. Причем этот «спорт» требовал крупных денежных сумм и риска. Свою частную конюшню он содержал на казенном фураже, что было только началом. Первый крупный скандал по этому поводу разразился в 1929–1930 г. в Бялокрынице, где полковник Владислав Андерс командовал бригадой, а своих скаковых, рысистых лошадей содержал в конюшнях 12-го уланского полка. Подполковник Рупп, командир этого полка, подал командованию Люблинского военного округа рапорт, в котором обвинял полковника Андерса в злоупотреблениях и требовал возмещения стоимости фуража, израсходованного на его лошадей. Дело, конечно, до суда не дошло, чему способствовал бывший в то время начальником интендантской службы генерал Даниель-Конаржевский. Все окончилось переводом командования бригады из Бялокрыницы в Броды с полковником Андерсом и его лошадьми. Подполковник Рупп за то, что осмелился обвинить своего начальника в злоупотреблениях, был уволен на пенсию.

Второй скандал произошел уже в Бродах в связи с продажей экипажа, принадлежащего хозяйственной части 22-го уланского полка и использованием полученной суммы для личных нужд. История эта была тем пикантнее, что этот же проданный им экипаж командир бригады Андерс, тем временем получивший повышение в звании, приказал вернуть обратно и определить его как служебный для своего личного пользования. Дело попало во Львовский военный округ. По этому поводу между тогдашним командующим Львовским военным округом Токаржевским и Андерсом возник серьезный скандал. В результате Андерс был в дисциплинарном порядке переведен на аналогичную должность в Барановичи. Это уже было второе дисциплинарное перемещение, но и на этот раз все прошло очень тихо. Андерс, спасая свое положение, стал искать опору в политическом движении — студенческих кружках корпорации «Аркония». Тогда же начались его политические выступления.

Через сравнительно короткое время всплыло еще одно дело. На этот раз оно попало в суд стюартов — суд чести в Варшаве и касалось злоупотреблений и жульнических махинаций на бегах. Дело осталось незаконченным в связи с войной, но Андерсу грозило удаление из армии. (Это, вероятно, явилось одним из поводов, по которым Сикорский назначил Андерса командующим войсками в СССР. Он считал, что таким образом купит для себя генерала, к которому плохо относилась санация.)

Лишь в Москве Андерс вторично встретился с Токаржевским, который всюду потихоньку напоминал о скандальных делах Андерса — об «овсе, сене, экипаже и деньгах».

Сначала Андерс не хотел давать Токаржевскому никакого назначения. Тот старался, как мог. В конце концов, ничего не добившись он заявил, что устроит скандал и вытащит на свет все дела Андерса. Тогда Андерс сдался, однако колебался в выборе подходящей должности для Токаржевского. Он понимал, что обязан ему что-то предоставить не только для того, чтобы от него «отделаться», но прежде всего, чтобы избавиться от опасного соперника и личного врага. Он хотел назначить его своим заместителем, хотя эта должность была лишь номинальной: он считал это слишком большой честью для Токаржевского. Не хотел сделать его и инспектором подготовки войск, поскольку эта должность давала большую свободу и некоторую независимость. Наконец, назначил его на должность командира шестой пехотной дивизии, считая, что, с одной стороны, это назначение унизит Токаржевского, а с другой, — он будет иметь его на глазах.

Токаржевский согласился принять эту должность. Был заключен негласный мир и преданы забвению старые счеты. Союз

был скреплен брудершафтом.

Очередное, но более резкое столкновение произошло у Андерса с Ярнушкевичем. Оба генерала враждовали с давних времен и имели между собой старые счеты на почве конных бегов в Варшаве, где лошади Ярнушкевича бегали лучше. Теперь судьба Ярнушкевича целиком находилась в руках его заклятого врага. Андерс, искушенный и ловкий в делах подобного рода, не упустил случая. Решил на нем отыграться и, пользуясь благоприятным моментом, уничтожить своего старого соперника. Он воспользовался первой оказией, первым подвернувшимся предлогом, чтобы от него избавиться. В это время Ярнушкевич обратился к д-ру Реттигеру с просьбой одолжить ему несколько тысяч рублей для покупки «каменя» — драгоценных камней. Это было не вовремя, но не было преступлением. Тем не менее, узнав об этом от Богуша, Андерс применил коварный маневр. Он направил в Лондон Сикорскому телеграмму, в которой обвинял Ярнушкевича в скупке драгоценных камней и использовании в этих целях казенных денег. Ответ Сикорского гласил:

«Дело Ярнушкевича направить в суд чести для генералов. Пока назначения не давать».

Для направления дела в суд не было никаких оснований, но зато на основе приказа можно было не давать должности. На неоднократные просьбы о выяснении выдвинутых против него обвинений Ярнушкевич никакого ответа не получил.

Отношение Андерса к Янушайтису, в котором он инстинктивно чувствовал соперника, оставляло желать много лучшего. Янушайтис, правда, для завоевания этого поста костьми не ложился. К Андерсу относился доброжелательно. Янушайтис был намного старше Андерса, как по званию, так и по занимаемым перед войной должностям. Превосходил его кругозором и политическим опытом. Располагал к себе окружающих тактом и серьезностью. Среди офицеров, знающих его еще с предвоенного времени и по подпольной деятельности, пользовался большим уважением. Он не занимался сплетнями или интригами. Всегда уравновешенный и приветливый, он вызывал всеобщую симпатию, а в нем не было ничего натянутого и официального. Кроме того он был единственным генералом, не на словах, а на деле доказавшим свое критическое, даже осуждающее отношение к послемайскому и предсентябрьскому режиму в Польше.

Однако Андерс старался держать его в стороне. Он стремился как можно скорее отправить его с территории Советского Союза. Это вскоре ему удалось: Янушайтис уехал в Лондон.

Подобные взаимоотношения сложились и с генералом Пшездецким. Андерс не хотел привлекать его ни к какой работе. Попросту не любил этого серьезного не подходящего к «обществу» человека. Андерс знал, что НКВД еще за несколько месяцев до заключения июльского договора предлагал Пшездецкому формирование в СССР польского легиона. Этого было достаточно, чтобы Андерс не допускал его ни к чему. Лишь после длительного размышления, как он говорил, «на одчепне» — чтобы отвязаться, определил его в качестве референта по вопросу уставов. Несмотря на личную неприязнь к Пшезденскому, Андерс не мог все же найти против него какого-либо предлога для дискредитации, поскольку как по службе, так и вне ее этот человек суровых правил был безупречным.

Примерно 25 августа были освобождены из тюрьмы генерал Борута-Спехович и еще ряд военных и гражданских лиц. Борута проживал там же, где и большинство поляков, в гостинице «Москва».

Все освобождаемые из заключения получали денежное пособие. Генералы получали пять тысяч рублей, старшие офицеры три тысячи, младшие две тысячи. Это было единовременным безвозвратным пособием.

Борута, хотя был еще слаб, всегда улыбался, его глаза светились врожденной энергией и юмором. Он очень интересовался всеми вопросами, охотно разговаривал о новых планах, о создании польской армии, часто навещал Андерса.

Договор с Советским Союзом Андерс считал прочной основой дальнейшего сотрудничества. Он рассматривал его как необходимое временное зло. К офицерам Красной Армии он относился с презрительным пренебрежением, хотя внешне в их присутствии никогда этого не показывал. Он постоянно носился с каким-то странным «комплексом превосходства», проявляя пренебрежение ко всему советскому. Правда, эти чувства генерал хорошо маскировал умением вести себя в обществе, но в откровенных беседах со знакомыми не стеснялся, и было видно, он ожидает лишь момента, когда Советский Союз будет побежден. В возможность победы Советского Союза Андерс никогда не верил. В таком духе информировал и посла Кота.