Я был Цицероном
Шрифт:
Я проклинал свою неспособность принять определенное решение. Я также проклинал и свой страх, для которого я не мог найти оправдания.
На кухне я встретился с Маноли Филоти. Заставил себя улыбнуться.
— Что ты скажешь об отце, который хочет доверить мне свою дочь? — спросил я его.
В горшке у Маноли лежала курица.
— Сколько девушке лет?
— Ей, должно быть, около семнадцати.
— В таком случае, ее отец самый настоящий дурак, — заключил Маноли с ухмылкой.
— Посмотри, может быть, тебе удастся
— Неплохая идея, — сказал Маноли с улыбкой. — Я всегда ночую дома, она вполне может спать в моей комнате.
— И в какой-то вечер ты наверняка не пойдешь домой, — заметил я.
Мы продолжали шутить. Я громко смеялся.
— Твоя Эзра красива? — спросил Маноли.
— В семнадцать лет трудно быть другой, — ответил я. — Я и вправду поговорю с леди Нэтчбулл-Хьюгессен.
Только после этих слов я понял, что действительно было бы неплохо найти для Эзры работу в посольстве. Опа могла бы стать моей помощницей.
— Она может оказаться полезной для всех нас, — сказал я, улыбнувшись.
Маноли и Мустафа ухмыльнулись.
Теперь я не переставал думать об Эзре, и это связывалось с мыслью, что угрожающие тени существовали только в моем воображении и что нет причины не продолжать начатое.
В одно прекрасное утро я отправился к леди Нэтчбулл-Хьюгессен.
Я рассказал — ей, что одна моя родственница, молоденькая девушка, на днях приезжает в Анкару и ей негде остановиться. Не нужна ли она случайно леди Нэтчбулл-Хьюгессен?..
Она холодно выслушала меня. Служанка ей не нужна, но девушка на несколько дней может остановиться в посольстве, пока не найдет чего-нибудь подходящего. Она сказала это с видимым безразличием.
— Очень благодарен вам, мадам, — сказал я и, поклонившись, вышел из комнаты.
Во время разговора с леди Нэтчбулл-Хьюгессен я тщательно изучал ее. Как жена посла будет реагировать на мою просьбу? Но было ясно, что она ни в чем меня не подозревала. Никто не знал, что Цицероном был я. В тот день я чувствовал себя на седьмом небе. После второго завтрака посол, как и обычно, играл на рояле. В тот день он позвонил и спросил стакан фруктового сока. Я принес его и несколько минут почтительно слушал музыку.
— Ваше превосходительство, вы прекрасно играете, — позволил себе заметить я.
— Благодарю, вас, — ответил он с улыбкой.
Я закатил глаза и, приложив руку к сердцу, начал петь арию из «Летучего голландца».
Как я уже сказал, в тот день я чувствовал себя на седьмом небе. В середине фразы я остановился с виноватым выражением лица.
— Извините меня, ваше превосходительство. Сэр Хью улыбнулся и кивнул.
— У вас неплохой голос. Похоже, что вы учились.
— Да, ваше превосходительство, я учился в стамбульской консерватории.
Сэр Хью взял несколько аккордов и улыбнулся. Я сразу узнал знакомую мелодию. Положив руку на рояль, я запел:
In einem B"achlein helle, da schoss in froher Eil,die launische Forelle vor"uber wie ein Pfeil…Посол
Нет, он, конечно, не подозревает меня.
Ich stand an dem Gestade und sah in s"usser Ruh,das muntere Fischleins Bade im klaren Wasser zu.Музыка унесла нас далеко-далеко. Комнату заполнили чудесные звуки.
Doch pl"otzlich war das Wasser tr"ube,und eh'ich mich's versah…Песня кончилась. Каждый из нас расточал комплименты другому. Выйдя из гостиной с пустым стаканом, я решил, что у меня нет причин бояться посла.
Он играл более часа. Музыка разливалась по всему дому. За это время я успел сфотографировать несколько документов. В одном из них упоминалось, что 14 января 1944 года должен быть произведен налет авиации союзников на Софию.
Выйдя из своей комнаты, я неожиданно натолкнулся на Мару. Посол все еще играл.
Она стояла у служебного входа с коляской, в которой барахтался ребенок Басков.
Я строго посмотрел на нее: она ведь никогда раньше не бывала здесь.
Мара склонилась над ребенком:
— Вот где работает твой папочка…
По-прежнему склонившись над ребенком, она взглянула на меня. Я заставил себя улыбнуться и сделал вид, что заинтересовался ребенком, и даже поиграл с ним двумя пальцами.
— Какая ты стала большая! — воскликнул я. Мара заулыбалась.
Затем тихим, сдавленным голосом она сказала, что слышала, как мистер Баск сказал жене, что из Лондона только что прибыли несколько агентов секретной службы.
Я потрепал щечку ребенка, и Мара медленно пошла за коляской.
Итак, она предупредила меня.
Я потерял счет времени с тех пор, как начал играть в опасную игру. Тогда была осень, а теперь уже зима. Я не замечал, как одна за другой бежали недели. Для меня все дни были похожи один на другой. Я жил в постоянном нервном напряжении. У меня в жизни не было ничего, кроме безумной жажды денег, риска и страха.
Стоял январь. Тепло укутанный ребенок с румяными от мороза щечками напомнил мне о том, как быстро идет время.
Я поспешил в свою комнату, собрал деньги, пленку, приспособления для фотографирования, прикрыл все это фраком посла, к которому пришил несколько пуговиц, и спрятал все это под лестницей.
Теперь, когда под ковром денег не было, я впервые почувствовал ничтожность всего того, что я сделал.
Мара предупредила меня вовремя.
Когда сэр Хью позвонил мне, в его кабинете находились еще три человека. Когда я вошел, двое оценивающе посмотрели на меня и потом долго, внимательно рассматривали меня с профессиональным недоверием. Третий сидел на корточках в углу. Там находился хорошо замаскированный сейф, который он, видимо, исследовал.