Я был Цицероном
Шрифт:
— Куда же я денусь?
Внешне она оставалась спокойной.
— Ты снимешь номер в гостинице. А я улажу все с этим домом.
Эзра молча взяла меня за руки.
Я погладил ее. Теперь, когда решение было принято, я стал спокойнее.
— Ничего не случилось, но следует упаковать вещи. — сказал я. — Хочу бросить свою работу.
В семь часов утра я уже был в посольстве. Вывернул стоваттную лампочку в своей комнате и ввернул на ее место лампочку поменьше. Стоваттную лампочку разбил в подвале на мелкие кусочки.
Было половина восьмого. Пора будить сэра Хью.
Я почувствовал огромное
Решил остаться в посольстве на некоторое время, а потом сообщить о своем уходе.
Украдкой посмотрел на сэра Хью. В постели он выглядел каким-то очень жалким.
Мне не приходилось говорить ему, что ванна готова. Было достаточно моего появления в спальне.
— Какой костюм, ваше превосходительство?
Он посмотрел в гардероб, который я открыл, и после недолгого размышления указал на темно-серый в полоску. Затем молча направился в ванную.
У меня приземистая фигура и грубое, безобразное лицо. Разглядывая себя в вестибюле «Анкара Палас» в щеголеватом костюме, я сокрушенно подумал о том, насколько мало похож я на настоящего джентльмена. Сэр Хью был джентльменом, даже когда исчезал в ванной утром, сонный и небритый.
Я достал темно-серый в полоску костюм, рубашку, галстук и носки к нему. К этому времени я уже достаточно хорошо изучил вкус сэра Хью. В какой-то момент в то утро мне вдруг стали отчетливо видны все мои недостатки. Зависть пропитала все мое существо.
Сэр Хью вышел из ванной свежим, сияющим и уверенным в себе.
«Я, ловкий, незаметный слуга, молча подал ему одежду. В этот момент мне захотелось сорвать с его лица маску устрашающей самоуверенности, которой я завидовал и только ради этого я готов был закричать, что Цицерон— это я.
— Вы, конечно, счастливы, что служите у меня, — сказал он сухо и улыбнулся.
По опыту я знал, что отвечать не следовало. Сэр Хью хотел показать этим, что у него хорошее настроение.
— Если бы вы служили у моего коллеги фон Папена, вы бы сейчас не улыбались.
Я вздрогнул. К счастью, я стоял в этот момент за его спиной.»
— Три немца только что дезертировали в Стамбуле. Об этом знали во всех посольствах начиная от послов и кончая швейцарами.
— Крысы покидают тонущий корабль, ваше превосходительство, — позволил я себе заметить.
— Мой коллега фон Папен сейчас должен сожалеть еще об одной потере. — В голосе посла зазвучали нотки удовлетворенности.
«Он наверняка станет рассказывать мне о том, что из немецкого посольства исчезла женщина», — подумал я. Сэр Хью не видел выражения моего лица; я подошел к гардеробу и достал из верхнего ящика чистый носовой платок.
— Исчезла женщина-немка, сотрудница посольства, — с удовлетворением отметил он. — У Папена все пошло кувырком.
Сэр Хью посмотрел на себя в зеркало, дружелюбно кивнул мне и пошел завтракать.
Я перестал что-либо понимать и от неопределенности чувствовал себя больным. Что же случилось? В «АВС» я встретил Мойзиша с интересной блондинкой. Затем я видел ее в обществе человека с молодым холеным лицом, которого имел все основания бояться. Я мог поклясться, что это было лицо нашего преследователя. И теперь сэр Хью упомянул об исчезновении из немецкого посольства
С той ночи, когда я уничтожил все, что связывало меня с Цицероном, прошла неделя, пасхальная неделя 1944 года. За это время не случилось ничего такого, что могло бы показаться неестественным и действовать на нервы.
Я выехал из маленького домика, который с гордостью называл «виллой Цицерона», а Эзра переехала в комнат-
ку в Старом городе, куда я перевез и свои два чемодана с костюмами, сделанными на заказ, дорогим бельем и щеголеватыми ботинками.
Сэр Хью был очень дружелюбен со мной. Но его супруга, как мне иногда казалось, косо поглядывала на меня. Однако я уверил себя в том, что все является плодом моего воображения. Единственным необычным моментом было то, что Мойзиш стал недосягаем. Я звонил ему снова и снова. Но увы!.. Видимо, он уехал в Берлин. В конце концов, он не был обязан докладывать мне, что его вызывает начальство.
Пока сэр Хью завтракал, я спустился в кухню и там вдруг почувствовал, что у меня очень много свободного времени. В течение многих месяцев я вел двойную жизнь — каваса и шпиона. Теперь же мое бездействие явно должно было вызвать подозрение.
Маноли Филоти, казалось, только и ждал случая о кем-нибудь потрепаться.
— Из немецкого посольства исчезла женщина, — сказал он мне с важным видом.
Не было ничего необычного в том, что служащий посольства знал о таких вещах. Турецкие граждане служили во всех посольствах Анкары и постоянно чем-нибудь обменивались. Турецкие служащие из немецкого посольства обменивали турецкие вина на виски из американского или английского посольства или на водку из советского посольства. Тем же путем шли слухи.
— Слышал, — пробормотал я.
— Не знаешь, кто она? Я покачал головой.
Маноли удовлетворенно улыбнулся: видимо, имел что рассказать.
— Она секретарша. Зовут ее Корнелия Капп. Так я впервые услышал эту фамилию.
В полдень я сервировал чай в столовой. С сэром Хью был мистер Баск, его первый секретарь.
— …отправлена в Каир. Ее тщательно допрашивают.
У меня закружилась голова. Слова мистера Баска, конечно, ничего еще не значили, но дополняли картину, которая вырисовывалась у меня в голове. Я окончательно уверился в том, что молодая женщина, которую я видел в «АВС», — Корнелия Капп, что она связана с Мойзишем и знает, что Цицерон — камердинер английского посла. Теперь ее допрашивают в Каире. Чутье подсказывало мне, что опасность близка.
Вскоре я снова увидел человека с молодым холеным лицом. Он стоял на улице Ахмет Агаоглу, где был служебный вход в английское посольство. Значило ли это, что он знал, где работает Цицерон? Швейцар гостиницы «Анкара Палас» сказал, что фамилия этого человека Сире или что-то вроде этого.
Он стоял там с час, после того, как я увидел его. Затем он медленно пошел по направлению к центру. Я быстро накинул пальто и пошел вслед за ним, находясь на значительном расстоянии от него. Меня уже не интересовало, что подумает сэр Хью, если я понадоблюсь ему, а меня не окажется на месте.