Я до меня
Шрифт:
Накрапывающий дождь без церемоний перешел в ливень. Я сидел у стены своего дома. Один. А у ног раскинулся великолепный бессмертный город. Из раны в моем животе вытекала, не останавливаясь, красно-черная жидкость. Она так торопилась покинуть меня, будто ненавидела и хотела поскорее избавиться. Смешиваясь с дождем и цветами сакуры, стекая по моему телу, кровь впитывалась в землю. Я скорбно усмехнулся ироничной выходке судьбы. Это был конец моей жизни.
До ушей донеслось раздражающее нытье должника, он обращался ко мне:
– Простите, оябун. Я отдам вам долг. Только дайте мне больше времени.
Крепкий парень из охраны ударил должника в живот с такой силой, что тот согнулся пополам, ойкнул и впечатался в стену. Фусума, с двух сторон обклееная непрозрачной бумагой, сломалась, разорвав на части картину со сценами из истории Японии. Я недовольно скривился, мне нравилась эта картина. Я вздохнул и обвел взглядом зал.
– Аккуратнее. – Раздраженно прошипел, увидев всю картину разрушений. Вся внутренняя ярость поднялась наверх, грозя выплеснуться на незадачливого охранника. Но в данной ситуации пришлось сдержаться, в гневе сжимая кулаки. Сейчас есть дела поважнее.
Снаружи наш штаб казался неприступной крепостью, усиленные двери и наглухо запечатанные окна. В поле зрения всегда находился отряд телохранителей и рядовых членов группы, готовых отправиться на дело по первому моему приказу. Внутри же, штаб был просторный и состоял из одного большого зала без внутренних стен – в стиле «Синдэн-дзукури», который использовался при строительстве резиденций правителей Киото. Все в лучших традициях Японии эпохи расцвета Эдо.
– Это непозволительно! Ты должен вернуть долг деньгами! К тому же у тебя была простая задача, с которой справился бы и обычный головорез! – Гневно выкрикнул ему Кодо, мой сайко, самый близкий ко мне человек во всем клане. – Такеру, как ты посмел проявить такое неуважение?!
Незадачливый должник вытирал с лица струйки крови, сбежавшие с уголка рта и разбитого носа. Глаза, округлившиеся от испуга, смотрели мне под ноги, не решаясь встретиться с моим взглядом. Мерзкое зрелище вызывало глубокое отвращение. Все мы, по сути, уже далеко не люди чести, но не думал, что можно упасть еще ниже. Когда-то давно наши предки жили по законам бусидо. Но сейчас многое осталось лишь на уровне воспоминаний.
С того момента, как в двадцать два года я впервые убил человека, даже не думал, что когда-нибудь смогу умереть должным образом. Я никогда не рассчитывал, что предки примут меня достойно, а по мне, по древнему обычаю, хоть кто-то будет сжигать поминальные деньги. Закон жизни: то, что вы сделали другим, всегда вернется к вам. Я не удивился бы тому, что мой конец будет чем-то из разряда расправ якудзы. И если бы мне сказали: «Эй, Рюноскэ! Я знаю, как ты умрёшь – тебе отрежут конечности, а залитое в бетон тело сбросят в океан». Я просто бы беззаботно рассмеялся и выпил за это саке.
– Сколько он должен? – как только я открываю рот, все вокруг замолкают на полуслове, боясь не услышать или перебить. На первый взгляд мои черты лица и близко не похожи на моего отца, который имел типичный облик оябун якудзы. У него было одно из тех лиц, что притягивают взгляды даже в толпе. Стоит увидеть такое лицо хотя бы мельком – больше его не забудешь.
Широкое, волевое, высокий лоб словно рассечен глубокими и прямыми морщинами, массивные губы темного, почти лилового цвета, а глаза скрыты складками
– Около трех миллионов йен. – Ответил, гневно хмуря брови, Кодо. В удивлении приподняв одну бровь, я посмотрел на Такеру. Сумма годового дохода обычного рабочего. Не сказать, что для меня большая, хотя по меркам обычного человека далеко не маленькая. Однако он хотел сбежать. А это усугубляло его вину во много раз. Хиджиката Рюноскэ никто не смеет обманывать ни на йен.
– Ты хотел сбежать с этим долгом, чтобы другие за тебя платили? – нахмурившись, я подошел к молодому человеку, который был вмят в стену и сидел на полу, беззвучно всхлипывая и размазывая кровь дрожащими руками по лицу. Он опустил голову в поклоне до пола и лепетал:
– Простите, простите. Такеру готов совершить юбицумэ, чтобы доказать преданность и загладить вину. Я был не прав и признаю вину. – Он продолжал находиться в поклоне, упираясь лбом в пол, так и не осмелившись поднять свои глаза.
– Мгм. Хорошо. Подайте ему танто. – Такеру протянул трясущиеся руки и забрал нож из рук Кодо, который тот ему протянул.
Отвернувшись от должника, я направился в сторону женщины, которую должник привел с собой. Хрупкая маленькая фигурка сидела на циновке с ровно выпрямленной спиной и была закутана в плащ, так что были видны только одни глаза. Протянув руку, я откинул капюшон с ее головы. Передо мной была женщина лет двадцати-двадцати двух. Ее лицо было красивое, круглое с детским выражением, но подбородок острый.
– Ты добровольно сюда пришла? – Она кивнула.
– Я сама попросила Такеру взять меня с собой, чтобы стать его поручителем. Не убивайте его. – Она гордо подняла голову.
– Ты хоть знаешь, что тебя ждет? – Снова кивок.
Посмотрев на своих подчиненных, я коротко приказал:
– Отвезите женщину в особняк.
На следующий день я никуда не поехал и остался в особняке. Он был устроен наподобие старинного замка и находился на возвышенности, так, что весь Киото был у ног, как на ладони. По обе стороны от главного входа, словно колонны, высились две огромные сосны, а крыльцо было вырублено из цельного куска древесины. У входа по периметру всегда дежурила охрана. Сидя в своих комнатах и попивая зеленый чай, я ожидал, когда приведут мою пленницу. Была растоплена сенакен, а на низком столике в нарядной вазе высилась горка мандаринов. Я чтил и уважал традиции. Поэтому мой дом, как и штаб, соответствовал обстановкам лучших времен Эдо.
Молодую женщину завели в комнату. Ее походка была неуверенной, но глаза светились ненавистью. Один из сопровождающих остался за дверью, другой подвел ее ближе ко мне и усадил на циновку возле стола. Взмахом руки я велел ему удалится. Когда повернулся, его уже не было.
Дверь хлопнула, и комната снова погрузилась в тишину. Я повернулся. Пленница молчала. Ни всхлипов, ни мольбы о пощаде, ни гневных тирад. Лишь едва различимое дыхание. Такое поведение меня заинтересовало. Шелестя развивающимся домашним халатом, я подошел к ней вплотную.