Я до меня
Шрифт:
– Хорошо. Простите, – прошептала рабыня, с сожалением закусив губу и продолжая смотреть вниз. Как бы она ни была унижена, она никогда не проливала слез.
Я прекрасно понимал, что все это время она терпела, лелея надежду, что ее близкий человек жив и вернется. Надежда и терпение… две самые мягкие подушки, на которые мы можем в лишениях положить голову. В ее же случае это была и единственная собственность, которая ей принадлежала. Которая не давала забыть, что в мире есть места, где можно дышать свободно. Что в ней есть то,
Прошел год. Я полностью привык к ее присутствию в моей жизни. Однажды я задал вопрос, который давно меня посещал:
– О чем ты думаешь каждый день?
– О покое… свободе. – Задумчиво глядя куда-то вдаль, ответила она еле слышно.
Я положил голову ей на колени и удобно устроился. Ее тонкие пальцы почти невесомо порхали по огромному дракону, распластавшемуся цветной татуировкой на моей спине. Дракон чешуйчатыми кольцами обвил ствол цветущей сакуры, впиваясь в него когтями. Моя рабыня, молча, еле касаясь, обводила кончиками пальцев каждую чешуйку дракона и каждый иероглиф. Я поднял голову и посмотрел на ее лицо. – По крайней мере Такеру жив. – Прошептала она после паузы.
– Хм. Ты до сих вспоминаешь его? – Мои брови недовольно сбежались на переносице. Я резко поднялся, накидывая халат на плечи и затягивая туго пояс. Захохотал во все горло.
– Открою тебе секрет, Такеру уже давно в аду! – Я повернулся к ней спиной, чтобы сдержать свой гнев.
– Давно?
– Полгода! – Выкрикнул я, в ярости сжимая кулаки. – Он заслужил свой конец!
Раздалось легкое шуршание ее одежд. Я довольно хмыкнул и повернулся, чтобы сказать еще что-то. Она подошла вплотную с ничего не выражающим лицом и прижалась ко мне всем телом.
– Как и все мы! – прошипела со злостью она мне в ухо. Я почувствовал резкий толчок в живот, а потом острую обжигающую боль. Ее рука, взметая вверх длинные рукава, дернулась пару раз из стороны в сторону. Я опустил взгляд и увидел, что ее правая кисть почти исчезла в моем животе, из которого толчками выходила кровь.
Я не понимал, что случилось, а просто смотрел попеременно на живот и на лицо рабыни, которая отошла в сторону и с ненавистью смотрела мне в глаза, высоко подняв голову.
– Йорико? – Выдохнул я через боль, пораженный ее поступком. Она молча встала на колени, поднесла окровавленный кинжал к своему горлу и провела лезвием по нежной шее от уха до уха. На ее лице заиграла улыбка победы и она начала заваливаться на бок, а взгляд, угасая, стекленел. В комнаты на крики прибежала охрана, но было уже поздно.
– Хиджиката-сан! – взревел Кодо и бросился ко мне на помощь, но я его остановил жестом.
– Оставь… – прохрипел я. Изо рта хлынул фонтан крови. Я вытер рот рукавом и на подкашивающихся ногах, шатаясь, оперся на стену. Цепляясь за нее левой рукой и оставляя кровавые
Рюноскэ произнес еще несколько фраз по-японски и умолк.
– Твое время закончилось, Хиджиката-сан, – произнес доктор Вяземский, ощущая, как от нагрузки в его мозге включилось защитное торможение. Слишком много эмоциональных сил он потратил на то, чтобы переварить историю, рассказанную пациентом, и теперь капли пота катились по его лбу. – Ты умер, но твоя душа раскололась, и теперь ее часть живет в другом мире. В новом времени. Позволь своей душе прожить достойную …
– Думаешь, это я мешаю ему жить?! – перебил гневный голос. Слова, произнесенные с сильным азиатским акцентом, вырвались изо рта спящего Виктора. Его грудная клетка продолжала прерывисто вздыматься: опыт проживания собственной смерти был еще свеж. – То есть ты, проводник, считаешь, что мне есть дело до жизни этого заморыша?!
– А разве нет? – осторожно спросил Игорь, чувствуя, что субличность готова вот-вот уйти.
– Я не краду его время, как это делают другие! – ярость в голосе Рюноскэ можно было ощутить почти физически. – Жить в этом слабом теле, во времена экранов и отсутствия понятий о чести… это не для меня!
«Другие? Значит есть и другие?» – мысль, словно молния пронзила напоминающее вязкое тесто сознание.
– Ты можешь позвать кого-то из других? – попросил Вяземский, глядя на часы. Они разговаривали уже больше часа, и пациенту для первого раза было многовато. Но любопытство Игоря было слишком велико.
В этот момент Виктор резко обмяк, словно перестал сопротивляться держащим его невидимым путам. Медленный долгий выдох вырвался из его горла: оябун ушел не попрощавшись.
«Черт. Черт, черт, черт!»
– Когда я досчитаю до одного, вы проснетесь, – сказал гипнолог, ощущая, как разочарование расползается в груди нефтяным пятном. – Десять: вы чувствуете, как мелкие разряды тока проходят сквозь ваше тело…
«Вспомнит ли он об этой жизни? – думал Вяземский. – Нет, если я не дам ему прослушать аудиозаписи».
– Девять: ваши уши улавливают звуки в этой комнате, тиканье часов…
«Ситуация оказалась, сложнее, чем я ожидал».
– Восемь: ваши нейроны активизируются, семь: ваше сознание просыпается…
«Японец сказал, что не он крадет время… И все же, он зачем-то вышел поговорить со мной. Значит ли это, что он жалеет о чем-то? Или пытается что-то изменить?»
Игорь взглянул на пациента. Совершенно обычный, типичный, а в прошлой жизни – глава Якудзы!
– Шесть: свет проходит сквозь ваши веки, пять: воздух легко поступает в легкие, четыре: вы чувствуете щекочущее покалывание в кончиках пальцев…
Игорь Вяземский размял шею с приятным хрустом, приносящим облегчение.
«Сейчас я разбужу его и сделаю себе кофе».