Я дрался на По-2. «Ночные ведьмаки»
Шрифт:
— Были в вашем полку случаи трусости, отказа от заданий или перелеты к немцам?
— Немцы всегда знали, какая часть стоит на каждом аэродроме, нас уже с февраля 1942 года регулярно бомбили Ю-87, сбросят бомбы, а на десерт ворох листовок с призывом перелетать к ним. Гарантировали сохранение не только жизни, но и офицерского звания вместе со статусом летчика, обещали, что любой перебежчик будет летать в Европе, и так далее и тому подобное. Читать эти листовки запрещалось под страхом трибунала, но когда комиссар заставлял нас собирать листовки по полю, так невольно все равно посмотришь на текст. Но в нашей дивизии случаев перелета к врагу не было, по крайней мере, я об этом не слышал. Трусов не помню. Говорю это честно. Помнится только один случай. Старший лейтенант Солошенко получил приказ на выполнение боевого вылета в дневное время, для нас это было равносильно самоубийству, сбивали нас днем моментально. Солошенко отказался взлететь, сразу «загремел» в трибунал, но ему заменили расстрел штрафным батальоном. Там он геройски показал себя в разведке, был прощен и возвращен в полк. Он довоевал до конца войны, правда, наградами его после этого случая обходили. Мне лично пришлось сделать полтора десятка боевых вылетов днем, в основном на разведку, до сих пор не пойму, как я уцелел… Если до середины 1943 года нас, ночников, при каждой возможности посылали бомбить, будь то передний край немцев или опорный пункт, то после нашлись все же в штабах умные головы, подсчитали, что полка не хватает и на месяц такой войны, и уже в 1944–1945 годах мы получали задания более осмысленные,
— Как засчитывались боевые вылеты, как определялся урон, нанесенный врагу?
— Боевым вылетом считался только вылет с пересечением линии фронта. Учебные полеты или перегон самолетов с Казанского авиазавода давали только налет часов, который отмечался в летной книжке. Всю войну с нами вместе работал 72-й драп (дальний разведывательный авиационный полк). Разведчики вылетали утром и фотографировали, что мы там ночью натворили. Иногда подтверждение было визуальным. Кроме того, использовали данные агентурной и войсковой разведки. Несколько раз мы бомбили скопление танков противника, так здесь крайне трудно определить, сколько ты их сжег, и вообще, были ли прямые попадания. Штурманы, стреляя из пулемета, также достоверно не могли определить, убили немца на земле или нет. Тем более стрелять из пулемета можно было под определенным углом на отходе от цели. А неумелый стрелок мог засадить очередь и себе в хвостовое оперение или перебить тросики, натянутые по направлению к килю самолета. Но самое интересное, каждый штурман имел свой личный номер, и на стабилизаторах бомб этот номер выбивали керном. Так что, если кто по своим по ошибке отбомбился, того определяли быстро. Что происходило после, надеюсь, объяснять не надо. Самолет без пронумерованных бомб не имел права подниматься в воздух. Особисты за этим очень ревностно следили. В конце апреля 1945 года я вместе с летчиком Сашей Овечкиным совершил 15 вылетов на бомбардировку Берлина, в район рейхстага и Бранденбургских ворот. Немецкие самолеты уже почти не летали ни днем, ни ночью, прожектора нас не ловили. Стреляли только зенитные пушки. А 3-го мая вся наша 2-я авиаэскадрилья на грузовой машине из Кирхенгоффа поехала в Берлин. Остановились у Бранденбургских ворот и пошли к рейхстагу, кругом еще стоял плотный дым, много домов горело, и никто их не тушил. Несколько воронок от наших бомб Саша нашел возле стен рейхстага, но самая дорогая находка нас ждала внутри рейхстага, в зале заседаний. Дело в том, что стабилизатор бомбы после ее взрыва всегда падает в центр воронки. Овечкин нашел стабилизатор, на котором был выбит мой штурманский номер. Горжусь, что и мне довелось добивать врага в его логове. Но это, так сказать, лирическое отступление. К концу войны в полку было 5 штурманов, совершивших более 500 боевых вылетов, и несколько летчиков, совершивших 400–450 вылетов на боевые задания. А вообще достоверно и объективно подсчитать урон, нанесенный врагу, очень сложно.
— Расскажите, как вы получили первый орден?
— В феврале 1942 года после месяца фронтовой жизни командир полка вызвал пилота Игоря Маруса и меня и дал приказ, взять с собой 2 гондолы и механика Романа Пашука и перелететь в деревню Молвотицы к западу от озера Селигер в распоряжение заместителя командующего Северо-Западным фронтом генерала Ксенофонтова для получения специального задания. Прикрепили гондолы вместо бомб, по 2 сигарообразных емкости размером 70 на 200 сантиметров, с люком в верхней передней части. Они предназначались для перевозки людей и грузов. После 2 часов полета, в обход Демянского плацдарма 16-й немецкой армии под командованием Клейста, приземлились в деревне, находившейся в шести километрах от линии фронта. Привезли нас к генералу, и он, не обращая внимания на наши юные лица и сержантские звания, сразу объяснил обстановку — 4 дня назад в район юго-восточнее Демянска был выброшен десант в количестве 2700 человек во главе с подполковником Тарасовым. Выброска была неудачной, десанту не удалось пробиться к Демянску, и уже два дня с десантниками нет связи. Только на третьем ночном вылете в Демянский лес мы увидели три слабых костра в лесном массиве и решили садиться. С высоты место для посадки выглядело как узкое и длинное белое пятно. Сели, развернули самолет для взлета. Я с пистолетом в руке стал двигаться в сторону замеченных костров. Нашел десантников, и меня привели к политруку по фамилии Катков, который принял командование над остатками десанта после тяжелого ранения подполковника Тарасова. Договорились о сигналах и порядке эвакуации раненых. Первыми рейсом вывезли Тарасова. Всего за десять дней спецзадания мы сделали 22 посадки в тылу врага и вывезли 40 раненых десантников и доставили боеприпасы и продукты окруженным. В предпоследнем вылете мы передали Каткову пакет с приказом на прорыв. Из окружения вышло 342 оставшихся в живых десантника, а через два месяца нам вручили ордена Боевого Красного Знамени. Эту неудачную операцию 204-й воздушно-десантной бригады военные историки нигде не упоминают… Кстати, эта история имеет свое продолжение. В 1968 году я с детьми отдыхал в Адлере, в санатории «Кудепста» Министерства обороны. Там же находилась тренировочная база ЦСКА и в это время проходил сбор хоккейной команды клуба армии. Как-то во время обеда за наш стол присел Анатолий Тарасов, знаменитый тренер сборной СССР и команды ЦСКА по хоккею. Разговорились, он спросил, чем я занимаюсь. Ответил, что я летчик, подполковник, штурман полка. Тарасов сказал, что очень уважает летчиков, которые в войну спасли его отца: вывезли раненого на самолете из немецкого тыла. Когда он услышал, что экипаж в составе Маруса и Рапопорта спас его отца и один человек из этого экипажа сидит перед ним, он встал, пожал мне руку. И с того дня началась наша крепкая дружба с великим тренером и прекрасным человеком Анатолием Тарасовым. Орден Боевого Красного Знамени, который мы называли «Боевик», был заветной мечтой каждого летчика. Сколько пилотов погибло, так и не успев получить или заслужить этот орден… Вообще наградная тема в годы войны весьма сложная и специфическая.
— Какие еще награды вы заслужили в годы ВОВ?
— В конце 1942 года получил орден Красной Звезды, в 1943 году представляли пару раз на орден Отечественной войны, но судьба наградных листов неизвестна. Летом 1944 получил второй орден Красного Знамени, и уже в 1945 году орден Суворова 3-й степени. В годы войны существовала строгая система награждений в летных частях. Например, звание Героя Советского Союза в штурмовой авиации давали за 100 успешных боевых вылетов, на бомбардировщиках фронтовой авиации и в дальней авиации — за 200 вылетов, на ночных бомбардировщиках представляли к этому высокому званию за выполнение свыше 500 вылетов. У нас за первые 80 вылетов давали орден Красной Звезды, за последующие 50 — орден Красного Знамени, а если кто доживал до 300 вылетов, получал второй орден Красного Знамени. Орден Отечественной войны давали в основном за выполнение специальных заданий. Наградной лист заполнялся командованием полка, да еще требовалась подпись комиссара, а дальше в «высоких» штабах уже решали, кому чего дать, и, как правило, половина представлений или терялась или заменялась на награду более низкого уровня. Поймите, не за ордена воевали, а за Родину. Конечно, никто не хотел возвращаться домой, как говорится, с пустой грудью, но от простых пилотов мало что зависело.
Командир братского 72-го
Меня три раза представляли к званию Героя. Первый раз послали представление осенью 1944 года, за выполнение 500 боевых вылетов, и это представление оставили без ответа. Через три месяца командир дивизии вновь заполнил наградной лист на звание Героя, вновь без реакции. В феврале 1945 года по указанию командира танковой армии генерала Рыбалко за выполнение специального задания и по совокупности боевых вылетов снова послали представление, и даже командир нашей воздушной армии Руденко лично позвонил и поздравил с присвоением. Как потом выяснилось, маршал Жуков не подписал представление и заменил Звезду Героя на орден Суворова. Причин этому я не знаю. Вместе с моим последним представлением к награждению был послан наградной материал на Героя еще на нашего летчика Образцова, так ему заменили на орден Ленина. Но, например, в соседнем полку воевал капитан Ерофеевский, цыган по национальности, хоть и записан был в документах русским, так ему дали звание Г ероя только после тысячи боевых вылетов!
Не думаю, что это связано с антисемитизмом. У нас в полку его не было, могу заявить с полной уверенностью. Когда смерть ходит с тобой каждый день в обнимку, мало кого интересует твоя национальность, важно, как ты воюешь. Нас в полку было 4 штурмана-еврея. Розенберг был ранен в апреле 1942 года, ему ампутировали ногу. Мой однокурсник по училищу Давид Гельфонд воевал геройски, был награжден орденом Ленина и Боевого Красного Знамени, летал в экипаже с грузином Георгием Омадзе, оба погибли при бомбежке фашистского аэродрома Гривочки, когда на бреющем полете восемью бомбами по 50 кг ночью разбомбили стоянку 30 немецких самолетов. Их самолет уже после войны нашли на дне озера Вершинское и останки похоронили в городе Порхове. Еще один еврей, 19-летний Миша Кацва, летал в экипаже с моим близким другом татарином Шакиром Фахрутдиновым и тоже погиб. Приходило в полк еще несколько пилотов-евреев, но они вскоре погибли, и к концу войны среди летчиков полка я остался единственный еврей. Только в моей эскадрилье сражались вместе русские, украинцы, белорус, казах, грузин, двое татар. На национальной почве никаких конфликтов не было. Мне лично в войну никто не смел сказать, что евреи отсиживаются в Ташкенте. Штурман дивизии был боевой летчик Шмульман по прозвищу Вася Шум, да и уже упомянутый мною майор Завражный был наполовину одесский еврей, фамилия его матери была Гивентмахер. Комиссар полка был еврей, но не летал, не имея летной подготовки, так он особо не лез командовать, и к нему претензий не было. К теме о политруках давайте вернемся позже.
— Как пополнялся ваш полк?
— Пополнение летчиков шло непрерывно в ходе боев. Это были пилоты из разных авиационных училищ, закончившие, как правило, годичный курс первичного обучения. Летчики-штурманы были в основном из Чкаловского училища. В каждой воздушной армии было как минимум по одной дивизии ночных бомбардировщиков. В 6-й ВА на СЗФ насчитывалось 150 самолетов По-2, на заключительном этапе войны, когда мы были в 16 ВА, уже насчитывалось в ее составе 250 ночных бомбардировщиков. Штабы направляли заявки на пополнение. Но могу сказать точно, что к нам не списывали проштрафившихся летчиков из других частей или ограниченно годных после ранений. Новичков вводили в бой постепенно, составляли смешанные экипажи, где пилот или штурман имели боевой опыт, и после 20 вылетов ребята из пополнения шли на задание самостоятельно. Если у новичка были проблемы с пилотированием, его посылали на 3-месячные курсы в 9-й зап — запасной авиаполк, стоявший в городе Вышний Волочок. А там и медведя научат летать. Та же система была и в случае прибытия на фронт нового полка, уже сформированного в тылу. Полк садился на наш аэродром, экипажи смешивались, и в течение 2 месяцев новички набирались опыта непосредственно в бою.
— Скажите, ночники завидовали боевой славе летчиков-истребителей, штурмовиков, не стремились перейти, например, в штурмовую авиацию?
— На войне каждый делал свою работу и у каждого были свои задачи. Видя наше самопожертвование, никто не позволял относиться к ночникам с пренебрежением. Послушайте, для большинства летчиков было заветной мечтой попасть на фронт, и неважно, на По-2 или на Пе-2. Мало кто сейчас вспоминает, что тысячи и тысячи пилотов просидели всю войну в тылу, забрасывая начальство рапортами с просьбой направить на фронт, и так и не получили возможность сразиться с фашистским врагом в бою. Запасные полки, учебные, перегоночные, авиаторы, служившие на Дальнем Востоке… Или примеры пострашнее… Кто опишет сейчас историю, как в 1942 году несколько тысяч летчиков и курсантов летных училищ были брошены как простая пехота под Сталинград? А сколько курсантов уже перед выпуском из летного училища было передано в воздушно-десантные бригады и сгинуло без вести в трагических десантах первого периода войны? Зачем далеко ходить за примерами… Младший курс нашего училища КУШ был выпущен стрелками-бомбардирами, направлен в лыжные батальоны нашего СЗФ управлять аэросанями. Когда мы их встретили, то отказывались верить своим глазам. Летчики-штурманы готовились к атаке через озеро Ильмень в лоб на немецкие позиции. Белые маскхалаты… Винтовки СВТ… Все полегли… По тонкому льду пошли в атаку, немцы из орудий этот лед разбили позади атакующих, а дальше… Горькая судьба. Так что главное было для любого патриота попасть на фронт и хоть одного фашиста убить. А на какой самолет и на какой фронт, это командование решало. Я и на По-2 не одну сотню немцев на тот свет отправил.
— Были ли какие-то ритуалы у летчиков перед полетами, как насчет примет и суеверий?
— Самолета с номером 13 в полку не было. Вместо номера на фюзеляже нарисовали чайку… Нельзя было бриться перед полетом, иначе не вернешься. В карман комбинезона в нашем полку было принято положить кусок черного хлеба. На аэродром надо было идти пешком, если кто-то предлагал подвезти на машине до самолета, сразу отказывались. Считалось, что если ногами дойдешь, то и вернешься на своих ногах. Летали с документами и орденами. Плохая примета — лететь на задание со стажером. Их, стажеров, присылали в полк на месяц из тыловых училищ набираться фронтового опыта, так многие из них погибали в первых своих вылетах. По возвращении с задания свертывали самокрутку и обязательно курили и только потом шли с докладом в землянку к командиру. Были какие-то амулеты, разные предметы — обереги, но в открытую никто на шее крестов не носил и молитв не читал. Летишь на задание, ночка лунная, и видишь с высоты, как весь маршрут усыпан обломками наших и немецких самолетов, почти из каждого озерца, а их на Валдае великое множество, торчал хвост сбитого Ил-2. Здесь судьба распоряжалась нашими жизнями, амулеты не помогали. А вообще, летчики и полковые разведчики самый суеверный народ в армии.