Я дрался на танке. Продолжение бестселлера «Я дрался на Т-34»
Шрифт:
В этом бою мне удалось подбить еще один немецкий танк, «Тигр». Он встал бортом ко мне, стреляя вдоль нашей линии атаки по другим танкам. Я по нему засадил двумя подкалиберными снарядами, потом двумя бронебойными, только после этого он загорелся. Когда экипаж стал выскакивать, дал еще по башне осколочным. Распластались они.
Все перемешалось, немцы и наши были спереди и сзади. Германцы вояки серьезные. Увидел, как в пяти метрах сидит фриц, раненый, на наш танк — ноль внимания. Бьет из карабина по пехоте. Я его достать не могу, он в мертвой зоне, пулеметчик его не видит. Пришлось разворачивать танк, давить гусеницами. Вот в кино показывают, как наши и немецкие танкисты из сожженных танков выпрыгивают горящие, дерутся и тушат себя в реке. Это реальная вещь, так и было. Поле все заволокло дымом и пылью, видимость была отвратительная. Давно потерял танки моего взвода, связь не работает. Каждый экипаж сам за себя. Я приоткрыл люки высунулся, чтобы оглядеться. Недалеко разорвалась мина, и осколком меня ранило в шею справа. Рука сразу перестала нормально действовать. Очередным попаданием в наш танк оторвало руку механику, башнер получил ранение в пах осколками
Наш танк так и не загорелся. Техник потом подъехал, посмотрел, двигатель исправный, несмотря на семь серьезных попаданий в танк. Его потихоньку вытащили из боя в ремонт, а нас, всех раненых отправили в госпиталь. Было это около 16 часов дня, и бой еще продолжался.
В лесном госпитале, в Чернянке, признали, что ранение касательное, с повреждением плечевого сплетения правой руки. Рука не работала. Гораздо позже, после войны, выяснилось, что осколок все-таки сидел во мне, в полутора миллиметрах возле сонной артерии. Профессор Шеффер, нейрохирург, обследовавший меня, сказал: тебя должны были уволить из армии еще тогда, в 43-м. А если бы осколок продвинулся на полтора миллиметра, то и врачи тебе не нужны были бы. Железку размером сантиметр на 0,8 на 0,2 удалили только в 1968 году. До сих пор рентгеновский снимок у меня хранится. Двенадцатого числа мне не везло. В сорок первом, в августе ранило, под Прохоровкой ранило, тоже 12-го, и еще раз потом 12-го получил ранение.
В батальоне после боя осталось 4 или 5 танков, и те все подбитые, требовали ремонта. От остальных остался дым, все сгорело. Через месяц, возвращаясь с Алексеем из госпиталя, мы побывали на месте боя. Все поле — сплошная полоса горелых танков. В основном тридцатьчетверки. Наших больше сожгли, надо это признать. Много людей погибло. Но и немцы тоже, горелые, кучами стояли. Нашел я и танки, подбитые моим экипажем: Т-4 и «Тигр». Плюнули на них и поехали дальше. Добирались до бригады на попутках четыре дня. Потом встретили танк нашей бригады, возвращающийся из ремонта, на нем добрались до места. Приехали под Богодухов. В госпитале, когда выписывали, написали: «Две недели отпуска при части». Модно тогда так было писать. Ну а какой на фронте отпуск, комбриг Казаков говорит: во-первых, мы сейчас все в отпуску. Во-вторых, вам обоим присвоено звание старших лейтенантов. Без всяких построений, выдал нам погоны, Лене вручил орден Красного Знамени, а мне орден Отечественной войны первой степени. Поздравил и отправил пока в обоз. Какое-то время мы с Алексеем ездили пассажирами на трофейном тягаче «Ганомаг». В тягаче было два передних сиденья и заднее, широкое. Так мы и катались втроем неделю, один сидит спереди с водителем, второй спит на заднем диванчике. Водителем на «Ганомаге» был Сережа Иванов, трудолюбивый, добросовестный парень. Служил в бригаде со дня основания. Очень любил технику и прекрасно в ней разбирался. Позже, во время Корсунь-Шевченковской операции Сергей погиб. В деревенском дворе ремонтировал трофейную машину, тут прилетел шальной снаряд, и Сергея не стало.
Через неделю пришли танки, Казаков вызвал меня: вот тебе семь танков, ты ротный командир. Лешу Дроздова назначили заместителем начальника штаба батальона, потом он стал начштаба, а со временем его взяли работать в оперативный отдел бригады. Леша был человеком великой силы воли. Еще в госпитале он рвался обратно в бригаду. Казалось, отними у него руки, ноги, он зубами будет драться с немцами. В районе Белогорья, у станции Яма, Дроздов получил еще одно тяжелейшее ранение. Узкий осколок снаряда, длиной десять сантиметров, как штык, пробил ему середину груди. Наружу торчала лишь небольшая часть металла. Потом Алексей мне рассказывал, как врач в госпитале говорил санитару: чего ты мне покойника притащил? Неси обратно. А я в сознании, хоть и сказать ничего не могу. Разозлился, потянулся за «наганом». Хорошо кобура пустая оказалась, а то мог бы и застрелить того доктора. Чего он меня в покойники раньше времени записывает?
Алексей Дроздов и после этого ранения вернулся в бригаду, воевал до конца войны. Уже после Победы его тяжелые раны напомнили о себе, врачи не смогли помочь, и Алексей умер в Венском госпитале. Был он тогда уже в чине майора.
В тех местах мне запомнился один эпизод. Мы готовились к атаке, шла артподготовка, а в воздухе над нами завязался бой двух истребителей. Немецкий «Мессершмитг» и наш Ла-5 кружили над головой, поливая друг друга из пушек и пулеметов. Мы выглядывали из танка, наблюдая. Интересно же, хотя и небезопасно. Трассы их очередей то и дело взрывали землю неподалеку от нас, стучали по танкам. Самолеты сближались и разлетались на крутых виражах, но никто из них не мог одержать верх. В конце концов они оказались на встречных курсах. Летчики шли в лобовую атаку, продолжая стрелять. Через секунды раздался удар, и груда горящего железа свалилась на землю. Ни один из них не отвернул, и оба погибли. Несколько секунд никто из нас слова не мог произнести, впечатление осталось сильное.
Получив пополнение и танки, мы пошли на Харьков. Через Дергачи, это окраина Харькова, вышли на Мерефу, Коротич, окружили Харьков. Бой трудно рассказывать, его лучше в кино смотреть. Так, какие-то обрывочные моменты запоминаются. Хорошо мы там подрались, сгорели у нас все танки. Погиб в боях за Казачью Лопань командир бригады Казаков. Нас отвели на переформирование. Получили новые танки — английские «Валентайны»: МК-2, МК-5, МК-7. МК-7 у меня был. Пушка 40-миллиметровая
В конце сентября 1943 года на «Валентайнах» форсировали Днепр южнее Кременчуга, в районе деревни Мишурин Рог. Наш левый берег был пологий, а правый, напротив, крутой, тем не менее пехота выбила немцев быстро, и сама деревня практически не пострадала. Саперы быстро навели понтонный мост. Мы переправились и вошли в прорыв. Через 3–4 километра начались затяжные бои за большие деревни: Попельнастое, Зеленое, Желтое. Немцы там такие укрепления построили! Распутица и минные поля не давали эффективно маневрировать танками. Саперы круглосуточно проделывали проходы, но были серьезные потери от противотанковых мин. Немцы успешно использовали в обороне «Тигры». Ставили танки на возвышенностях, с хорошим обзором, и те шили нас на полтора-два километра. Наши пушки до них на таком расстоянии не доставали. Два дня без успеха мы пытались атаковать Попельнастое. В результате решили брать деревню ночью, нахалом. В темноте ворвались в село, и тут уж у кого нервы крепче. После ближнего боя немцы деревню оставили. Бригада пошла дальше, освободив села Зеленое и Желтое, мы вышли к городу Павловск. Там немец нас прижал. Кроме того, оказалось, что фашисты снова заняли освобожденные нами деревни. Из-за угрозы окружения нас отвели назад, снова пришлось выбивать немцев из Желтого и Зеленого. Потом заняли оборону. Такая карусель регулярно повторялась и в дальнейших боях, до конца войны. Ведь как воевали в сорок первом? Когда противник стремительными танковыми бросками выходил в тыл наших частей, те сразу принимались отступать на соединение с основными силами. А бывало, и просто сдавались. Паника, страх и неумение грамотно действовать были врагами пострашнее немцев. Конечно, были редкие исключения. Например, корпус Попова под Москвой вошел в окружение, там дрался и отвлекал на себя значительные силы противника. Теперь же быстрые прорывы и выходы в тыл врага стали и нашей тактикой. Великое дело, что изменилась психология бойцов и командиров. Поняли, что немцев бить можем, а главное, умеем. Наработали опыт, появилась уверенность в своих действиях. После 1943 года мы уже не боялись вести бои в окружении, часто сознательно прорываясь как можно глубже в немецкий тыл.
Я получил повышение, стал заместителем комбата. Танк мне не полагался. У нас говорили: что такое заместитель? Ходит со свечкой и ждет, когда командира убьют, чтоб его место занять. Я обычно ездил с подразделениями. Опыт есть. Например, посылают командира взвода на задание, с тремя танками, выйти туда, сделать то. Смотришь, у него ноги дрожат, молодые ребята, малоопытные, огонька не пробовали. По затылку его похлопал: ладно, я с тобой поеду. Посоветуешь, где лучше встать, как лучше сделать. Сходишь с ним один раз, он посмотрит, как и что делать, сразу «подрос». На войне быстро взрослеют люди. Там смертью пахнет, взрослеть необходимо. Со всеми новичками беседу проводили, в людях разбираться уже научились, с первого взгляда человек ясен, чего он стоит, поговорили, ага, вот этого надо заменить. Но многие приходили и с боевым опытом. Обязательно опытных офицеров добавляли в молодые экипажи. Командиров взводов, бывало, меняли. Иной раз механик не кует, не мелет, с машиной не справляется. Заменишь его на опытного, у которого своя машина погорела. Того в резерв, пообтирается возле старичков, смотришь, он ума набирается, опыта, со временем его можно в экипаж ставить.
Но и на старуху бывает проруха. Однажды всем батальоном ловили «Тигра». Батальон занял половину деревни Дмитриевка. Деревня большая, разделена рекой на две части. С одной стороны мы, на том берегу немцы. Южнее села, на нашей стороне реки находилась заброшенная станция МТС, где оставался запас горючего. Днем мы там заправлялись. Рядом со станцией небольшой мост. Ночью через этот мост на МТС пришел «Тигр» с того берега, заправился и поехал домой. На Украине ночи темные, глаз выколи. К тому же поздняя осень, земля черная. «Тигр» заблудился и вместо своего берега пошел в нашу часть села. Шел по главной улице, вдоль линии обороны, за спиной наших передовых танков. На левом фланге стояла приданная бригаде батарея СУ-85, они его не заметили, дальше был наш батальон. К нам в дом забегает солдат, докладывает Родину: «Товарищ комбат, с МТС немецкий танк идет!» Мы выскочили, он мимо нас не спеша проехал дальше по улице, в сторону штаба бригады. Штаб бригады был на противоположном от МТС краю деревни. По штабу в ту ночь дежурил начальник разведки бригады по фамилии Годин. Комбат звонит ему: «Годин, я Родин, к вам «Тигр» пошел!» Тот: «Как «Тигр»?!» «А вот так, выйди, посмотри, наверное, уже приехал».
Годин выбежал, точно, немец у штаба бригады. Танк в штаб уперся, осветительную ракету запустил, понял, что заплутал, развернулся и поехал обратно той же дорогой.
В это время с левого фланга одна «сушка» пошла за немцем, то есть уже ему навстречу. Фонари не включают ни тот, ни другой. Самоходка прошла мимо нашего дома и бок о бок разошлась с «Тигром». Даже задели друг друга бортами. Тьма полнейшая! Между нашим и соседским домом стоял «Валентайн», развернутый на улицу.
Я прыгнул на место наводчика, приготовился стрелять по команде комбата. Самому ничего не видно. Когда «Тигр» поравнялся со мной, Иван скомандовал, я выстрелил. Что там пулька, 40 миллиметров. Только искры выбило из башни у «Тигра», и он дальше пошел. Пока я второй снаряд заряжал, немец за угол дома заехал, а механика-водителя рядом не случилось. Выстрелил, мимо. И ушел «Тигр» домой без проблем. Сколько потом анекдотов по бригаде ходило — всем батальоном не могли «Тигра» поймать. А казалось бы, вот он, голыми руками бери. Человек не автомат, всегда действовать безошибочно не может.