Я дрался на танке. Продолжение бестселлера «Я дрался на Т-34»

Драбкин Артем Владимирович

Я ему говорю: «Не паникуй и не кричи. Немцев подпустишь на короткое расстояние и уничтожишь». Надо сказать, что сел он довольно удачно, с дороги его заметить было очень трудно. Когда немецкие танки поравнялись с ним, тремя выстрелами он сжег их в борта, один за другим. Все! Передаю: «Теперь сам выходи из болота, мы тебе помогать не будем. Не выйдешь — расстреляю». Так и сказал, дисциплина — штука суровая.

Этот экипаж потом полдня занимался самовытаскиванием. Я им даже троса не бросил. Нашли они бревна, вспомнили, как их крепить к гусеницам для самовытаскивания. С трудом, но вышли из болота.

— Ну, как, — говорю, — получил науку? Почему связь не работала?

— Да мы на внутреннюю связь переключились.

— Ну, это могло быть, но ведь тебе приказано было — радио держать на прием. Потому что в любую секунду можешь получить команду. Бой идет!

Стоит, молчит.

— За то, что ты немцев пожег, я тебя к награде представлю, но учти, сегодня тебе крупно повезло, а в следующий раз в такой ситуации погибнешь.

За этот бой он получил орден Красного Знамени, но, самое главное, опыт. Не бывает мелочей на войне. Есть приказ — выполняй точно. Подобные примеры, большинство из которых

заканчивались совсем не так удачно, мы и разбирали на занятиях с командирами танков. Эти знания в училище не дадут, это практика. Перед каждым боем мы примерно знаем, в каком направлении, на какой местности будем действовать, против какого противника, откуда он может подтянуть резервы, где нужно прикрыться от возможного флангового удара. Собираемся и примерно планируем предстоящий бой. Конкретную задачу заранее нам не раскрывали. Я, командир батальона, получал ее за считаные часы до боя. Тогда снова собираемся и уже конкретизируем действия всех экипажей. Увязываем взаимодействие с приданными войсками, артиллерией, пехотой. Много работы для мозгов перед боем. Вот мы, пацаны двадцатилетние, и сидим ночью над картами. На нас ведь огромная ответственность за жизни людей и за успешный исход. Бой все равно будет кровавый, но нужно сделать так, чтобы потери были минимальные.

Для меня на войне самый тяжелый момент, самый мандраж, это ввод в бой после переформирования или отдыха. До соприкосновения с противником лично у меня всегда была сильная тревога: как он, что он. Потом ты начал воевать, врос в обстановку, волнение сразу отпускает. Бояться некогда, ты занят делом. Появляется какой-то дикий азарт. Даже мысль, что тебя убить могут, не приходит, наоборот, я его должен достать, и не иначе!

Больше всего я боялся за пополнение, не нюхавшее пороху. Как эти люди поведут себя в бою? По опыту я уже знал, что если есть успех в бою, если противник играет по нашим правилам, то молодежь быстро схватывает, что к чему, воюет «на моей стороне», делает то, что я хочу. Если первый бой был успешный, инициатива у нас, то эти люди будут хорошо воевать и дальше. Но бывает и по-другому. Атаки отбиты, успеха нет, у молодых танкистов в себе уверенности тоже нет. Это самое страшное дело. Тогда жить этим ребятам в лучшем случае две-три недели. Потом на корм воронам. Выбьют всех. Так что основная моя задача: в первых боях вселить в молодых уверенность, что они могут и умеют драться. Тогда и на душе легко, и командовать легко.

5-я гвардейская танковая армия Ротмистрова, в составе которой мы дрались еще под Прохоровкой, ушла в Белоруссию и дальше, в Померанию, Прибалтику, остались только 7-й мехкорпус и наш, 18-й танковый корпус.

20 августа началась Яссо-Кишиневская операция. Я, как комбат, был в курсе дела, что с утра начнется артподготовка. Да и повидал уже артобстрелов на своем веку. Но такого мощного огня видеть еще не приходилось. Началось все с реактивных залпов «катюш», затем подключилась артиллерия всех калибров, а потом и авиация — штурмовики и бомбардировщики начали обрабатывать немецкую оборону. У нас земля дрожала, стоишь рядом с человеком, кричишь ему, а он не слышит. Жуткий постоянный грохот. Около полутора часов шла артподготовка. Мы к тому времени покормили людей и были готовы. В прорыве немецкой обороны мы не участвовали, оставаясь пока в резерве. От передовой в тыл потихоньку потянулись наши раненые пехотинцы, кто на подводах, кто пешком. Нам сообщили, что наметился успех наступления. Только в середине дня я получил задачу выйти с батальоном на исходный рубеж, в район армейского командного пункта. Перед наступлением я уже бывал на нем, на рекогносцировке. Большая высота, замаскированные ходы сообщения, наверху стереотрубы, приборы наблюдения. Оттуда просматривался значительный сектор вражеской обороны, конечно, тоже тщательно замаскированной. Тогда нам был дан строжайший приказ: не маячить, не демаскировать КП. И вот сейчас мы, группа командиров разных родов войск и званий, открыто стояли на этой высоте, глядя в бинокли. Вскоре после моего прихода на КП, прямо над нами, на высоте всего около 300 метров появилось полсотни тяжелых немецких бомбардировщиков Ю-88 (не путать с пикировщиками Ю-87). Надо сказать, эта махина нас впечатлила. Десятки здоровенных машин, несущих смерть! Мы все задрали головы и замерли в оцепенении. Не бомбят. Развернулись и пошли куда-то в сторону наступающих войск. Через некоторое время донесся мощный гул бомбовых разрывов.

Уже стемнело, когда мой батальон получил приказ на движение вперед, причем в авангарде бригады. Ночь, темно. Пока проходили развороченную нашими войсками немецкую линию обороны, нарвались на минное поле. Саперы наши просмотрели. Два танка в батальоне подорвались. К счастью, никто не пострадал, машины тоже — перебило гусеницы. Вызвали саперов, они быстро нашли проходы. Пошли вперед. Всю ночь батальон шел, не вступая в соприкосновение с противником, так его здорово пугнули. В головном дозоре шел взвод Брюхова, вдруг его танки остановились и открыли беглый огонь куда-то в сторону. Обстановка позволяла, и я подъехал к танку Брюхова, вылез, постучал в люк, он высунулся. Спрашиваю:

— Куда мы стреляем?

— Вон там немцы отступают.

— Сколько до них?

— Два километра.

Я посмотрел в бинокль, до отходящих немецких танков километра три-четыре.

— Ты стоишь на горке, тебе кажется, что близко, а на самом деле ты их не достанешь, и вообще у тебя какая задача? Это направление, вот и двигай вперед! Что происходит слева, справа, нас не касается. Ими другие занимаются.

Механик-водитель Брюхова, он сейчас живет здесь, в Екатеринбурге, потом мне рассказывал:

— Мы слышали, как вы Василия воспитывали, сидели в танке, улыбались.

Но потом Василий Павлович воевал здорово. Да и не он один. После взятия Хуши раскрылись души у молодых танкистов, почувствовали они, как бить немца. Уже через несколько дней я назначил Васю Брюхова командиром 2-й роты, вместо одного слабого офицера.

Только к утру у нас подбили головной танк, он не сгорел, но вышел из строя. Самоходка стояла в засаде. Ее мы ликвидировали. В тот же день нарвались на еще один поспешно организованный немецкий заслон. Батарея противотанковых пушек,

одна из них была спрятана в стороне, сбоку. Она и подбила наш первый танк. Я вышел к подбитому танку, и Миша, мой наводчик, сбил пушку первым выстрелом. Потом обстреляли батарею, и я подозвал к себе еще один взвод на подмогу. Вместе подавили батарею, которую немцы не успели толком замаскировать, и огнем отогнали самоходное орудие. После этой задержки в авангард встал второй батальон и пошел на Хуши, важный транспортный узел, а мы за ним. Наступил вечер. Едем — деревня. В ней уже полно пехоты нашей, повозки, кобылы. Где они шли, как нас обогнали? Не знаю. Когда вышли к Хуши, перед нами открылась большая падь, шириной километра полтора. На той стороне долины, на высоте стоит сам город, а внизу мы увидели огромное количество автомашин. Машины шли, наверное, рядов в двадцать, не меньше. Фашисты отступали из города, из намечающегося окружения. Машин были сотни, если не тысячи. Мы двумя батальонами их успели перехватить и открыли огонь. Вначале по головным, чтобы никому не дать уйти. Машины горят. В городе тоже бой идет, там оставались очаги сопротивления, а этих мы зажали в долине. Невдалеке, километра три-четыре, был виден аэродром. Немецкие самолеты поднимались с него, бомбили нас и садились обратно на дозаправку на наших глазах. Целый день шел бой за Хуши. К вечеру мы пробились к городу, а к утру полностью очистили его от немцев. Затем, не останавливаясь, вышли к берегу реки Прут, замкнув кольцо окружения. Батальон вышел к сожженному мосту, где занял оборону, поджидая отступающих немцев. Но немцев отступало немного, 6–7 танков мы уничтожили на этом рубеже. Второй батальон получил свою задачу и работал отдельно от нас. На той стороне Прута уже действовал наш наступающий 4-й мехкорпус, под командованием генерал-лейтенанта Владимира Ивановича Жданова, после войны он у нас командовал дивизией в Забайкалье, я его хорошо знал. Впоследствии он стал Героем Советского Союза, Народным Героем Югославии, в его честь даже улицы там называли.

От Жданова к нам прибыл капитан, разведчик, для координации действий.

Дальше были бои, дрались каждый день, сейчас в памяти уже стерлись и названия населенных пунктов, и многие имена. Иногда всплывают какие-то фрагменты.

Однажды в бою заряжающий замешкался, я от прицела оторвался, повернулся к нему, ору: бронебойный, давай быстрее! Поворачиваюсь обратно, что за ерунда?! Под прицелом находится револьверное отверстие, чтоб из пистолета стрелять, смотрю, выше еще одно появилось, открытое, а прицела нет. Огляделся, понял. Пока я к заряжающему нагнулся, в башню болванка попала, отбила напрочь прицел и воткнулась в казенную часть пушки. Если бы я там сидел, полголовы бы снесло. На фронте так — повезет либо нет. В танковой дуэли все решают мгновения. Я остановился возле лесопосадки, чтобы сориентироваться, еще один танк моего батальона прошел на пятьдесят метров вперед, и тоже остановился. Как оказалось, вовремя. В этот момент он был обстрелян с ближайшей высоты немецким танком. Я сам видел, как снаряд ударил в землю буквально в паре метров перед тридцатьчетверкой и красной точкой срикошетил вверх. Наш танкист, к сожалению сейчас не вспомню его имя, развернул башню и первым выстрелом поджег немца. Я выглянул, увидел факел в полутора километрах от нас. Новые Т-34 с 85-миллиметровыми орудиями уравнивали наши шансы с немцами в дуэлях на дальней дистанции. В остальных батальонах пока оставались Т-34–76. Подошел, поблагодарил экипаж: «Молодцы, ребята, горит немец». — «Нормально, комбат». Если бы парень промахнулся или немного промедлил, то все, второй выстрел сделать ему бы не дали, фашист бы его наверняка уничтожил.

После взятия одной деревеньки к нам попали в плен пятеро вражеских солдат. Удивила их внешность, явно азиатский тип лица. По-русски не понимали или делали вид, что не понимали. Проверили документы, оказалось — узбеки, национальная часть. Расстреляли немедленно. Приходилось драться и с власовцами, те воевали отлично, ничего не скажешь. Это русские мужики, и терять им было нечего. Но и мы их не жалели.

Бригада подошла к Бухаресту, уже зная о том, что румыны прекратили сопротивление, король Михай пришел к власти. Правда, сообщили нам об этом с задержкой, и случались недоразумения, наши ребята разоружали румын, попавшихся по дороге. Не знали, что они уже на нашей стороне. Бригаде было приказано остановиться перед Бухарестом. В вечернем городе мирно горели огни, я уже видел трамваи, идущие по городу. На нескольких легковых машинах из румынской столицы в бригаду прибыла целая делегация. Легковушки робко остановились возле передовых танков нашего батальона. Ко мне подошел человек, оказалось, наш, представитель Наркомата внешних сношений, предъявил документы:

— В город входить не нужно, никто вас с пушками не встречает, будете входить послезавтра, парадной колонной.

Эту ночь и следующие сутки мы чистились, мылись, наводили блеск на себя и машины, а затем при полном параде, впереди комбриг на «Виллисе», с развернутым знаменем бригады, колонной прошли через город и остановились на его южной окраине.

Три-четыре дня бригада отдыхала, приводила в порядок технику. Офицеры ездили в город. Там работали кино, кафе, магазины. После боев очень хотелось отдохнуть, вкусить мирной жизни. Заместитель комбрига майор Новиков как-то позвал меня и еще несколько офицеров в Бухарест: поедем, съездим, в бардак зайдем, посмотрим, что оно такое. Ну, у нас же в стране этого не было, всем интересно. Новикову в ту пору было около тридцати, мужик опытный, а я тогда еще, бывало, стеснялся к девушке подойти. Отправились на экскурсию, только посмотреть. Приехали в город, нашли бардачок. В стене окошечко, как в кассе кинотеатра, продают билеты. И стоит очередь румынов. В очереди сплошь мужики от сопливого пацана до седого старика. Рядом ходит патруль. Новиков к ним подошел, поговорил, те отвечают: идите, смотрите, нам не жалко. Мы зашли в вестибюль, там стол, диванчики. На диванчиках девки сидят. И идет конвейер. Заходит мужик с билетом, выбирает женщину, она его ведет в номер, дела делать. Из номера возвращаются, и она опять на диван садится. Одна цыганистая девица неплохо говорила по-русски. Мы ее попросили сводить нас в номер. Номер оказался чистенькой уютной комнатой. Санузел, как положено. Спрашиваем ее: заразиться не боишься? Она говорит: я своих клиентов обязательно осматриваю, а еще у нас врач есть, который нас проверяет.