Я это все почти забыл... Опыт психологических очерков событий в Чехословакии в 1968 году

Шинкарев Леонид Иосифович

го ни в истории, ни в культуре» 18. А в годы гражданской войны чешские ле-

гионеры оказались в России, частью за «красных», частью за «белых», не

приемля идеалы тех или других, но надеясь с их помощью скорее вернуться

домой. Впечатления выживших были сумбурны и существенно не влияли на

традиционное восприятие русских в Центральной Европе.

В чешском обыденном сознании достоинство и величие нации никогда

не связывалось с воинскими доблестями, с покорением

или усмирением дру-

гих народов, с колонизацией соседних пространств. Это было от них далеко;

история и европейское мироустройство не давали им шансов поправлять

свои дела экспансией, в том числе культурно-идеологической, поучать дру-

гих, как правильно жить, думать, верить. Они относили себя к малым наро-

дам, уважающим достоинства всех.

А во времена Мюнхена (1938), когда западные державы, уступив Чехо-

словакию Гитлеру, позволили разорвать ее на части, надеждой чехов на дру-

гой поворот судьбы мог быть только сталинский СССР. История эту надежду

оправдала; в мае 1945 года население старинных городов и сел толпилось

вдоль дорог, мужчины и женщины бросали цветы на танки под красным

флагом и тянули руки, принимая в объятия советских освободителей. Ни од-

ну чужую армию чехи так не встречали. Как напишет потом Зденек Млы-

нарж, «у чехов никогда не было, быть не могло, массовых антирусских

настроений, мы не знали антисоветизма, и если что-то страшное случилось,

у него есть точная дата возникновения – 1968 год» 19.

Чехи помнили, кто их освободил от фашизма, но повторяли, почти умо-

ляли советское руководство: не надо нас унижать на каждом шагу напоми-

нанием, что вы старшие братья. Мы маленькая страна, особенно в сравнении

с вами, но у нас тысячелетняя история, непрерывная борьба за выживание,

трудно найти другой народ, столько переживший. Мы знали гитлеровскую

Германию, но у нас был Ян Гус, Ян Жижка, Томаш Масарик… Пожалуйста,

считайтесь с нами!

Антонин Новотный, до войны руководитель областной партийной ор-

ганизации, узник германского концлагеря, по-своему честный, не очень об-

щительный, но с твердым характером, был для советского руководства

надежным человеком. Он следовал советам кремлевских наставников, не

очень считаясь с тем, как это примут земляки. Любви к себе он не вызывал.

Лучше других Новотного понимал Хрущев. У них было много общего:

пролетарское происхождение, некоторая угловатость, внезапная вспыльчи-

вость и бессознательное недоверие к интеллигенции. Они чувствовали род-

ство и ни в чем не отказывали друг другу.

Как мне расскажет М.Зимянин, по-

сол СССР в Чехословакии в 1960–1965 годах, однажды он летел по делам в

Москву. «Новотный мне говорит: “В этом году у нас урожай зерна неважный.

Попросите для нас 500 тысяч тонн”. В Кремле, в Георгиевском зале, шел пра-

вительственный прием, я подошел к Хрущеву, передал просьбу. “Обрадовал!

– буркнул Хрущев. – Откуда я тебе возьму!” А когда я вернулся в Прагу, через

пару дней пришло решение: удовлетворить просьбу чехословацких товари-

щей» 20.

Смещение Хрущева застало Новотного врасплох. Он растерянно слушал

информацию посла Зимянина. «И можете представить мое изумление, когда

на следующий день Новотный выступил в газете “Руде право” с сожалением

об освобождении Хрущева! В практике отношений “братских партий” это

было неслыханно. Думаю, его уязвило, что очень скоро после приема Хруще-

ва в Праге, по-чешски хлебосольного, его гостя с треском снимают. Я тут же

напросился к Новотному на прием. Товарищ Новотный, сказал я, вы мне не

задавали никаких вопросов, никакого протеста не выразили. Как коммунист,

как человек, как ваш товарищ, наконец, как посол я просто возмущен. Про-

стите, но считаю своим долгом это сказать. Подумав, Новотный говорит: “Я

протеста не выражал, только свои чувства. Я имею на это право?” Я говорю:

“Вы на все имеете право. Но должны были меня предупредить. Я бы сообщил

своему ЦК, мне бы ответили, как поступать, чтобы не создавать отчуждения

между СССР и ЧССР”. У меня было такое чувство, будто мне плюнули в лицо.

Я написал шифровку в Политбюро и тут же позвонил Брежневу. “Он что, спя-

тил?!” – возмутился Брежнев. И спросил, что я думаю делать дальше. Поста-

раюсь, говорю, все выровнять, насколько это возможно, но прошу вас исхо-

дить из того, что работать с ним я больше не хочу. Новотный потом через

чешского посла в Москве искал пути, чтобы снять неприятный осадок, но

Брежнев и Суслов такие вещи не прощали» 21.

Серьезная внутрипартийная критика обрушилась на Новотного на ок-

тябрьском пленуме ЦК КПЧ в 1967 году. Ситуация выглядела пикантной: за

Новотным стояло советское посольство (послом уже был С.В.Червоненко, со-

ветником-посланником И.И.Удальцов, друг семьи Новотного); на все распри

внутри КПЧ посольство смотрело глазами Новотного, он был для посольства

и лично для посла главным источником информации, их мозгом.

На декабрьский пленум прилетел Брежнев.