Я — хищная. Ваниль и карамель
Шрифт:
Словно в подтверждение этих моих мыслей он шепчет:
— Я могу управлять твоим телом. Могу доставить удовольствие…
Внутри все взрывается, и я разлетаюсь мириадами сверкающих осколков по окутывающей нас темноте.
— Могу причинить боль…
Жила натянулась и дернулась, тело будто в кипяток опустили. Боль длилась всего мгновение — не думаю, что Эрик хотел делать по-настоящему больно — но была такой сильной, что я невольно вскрикнула.
— Могу управлять тобой, — шепот обжигает ухо, и тепло дыхания Эрика спускается по шее воздушными волнами. — Потому что
Перед глазами возникают образы. Мужчина и женщина. Она — высокая и стройная, темные волосы до талии блестят шелком. Глубокие, темные глаза. На плечи наброшена лисья шкура.
И мужчина.
Русоволосый. Глаза голубые и светлые смотрят прямо на меня. Губы кривятся в саркастичной улыбке. Над правой бровью, чуть ближе к виску — белесый шрам. Кожаные штаны испачканы морской солью. А на груди — тот же амулет, что оберегает меня. Амулет Арендрейта.
Я знаю его, он снился мне однажды. Давно. В ночь после посвящения.
Херсир.
— Нельзя врать Первым, Полина, — откуда-то издалека слышится голос Эрика. Знаю, он говорит о венчании, но понимаю, что тут, в темноте, в лицах пригрезившихся мне Первых есть что-то еще.
Что-то важное.
Но момент был и схлынул, лица Херсира и Лив смазались, расплылись, затерлись темнотой, и мысль ускользнула от меня юрким ужом.
Я на кровати в нашей спальне. Смотрю на исчерченный лепнинами потолок и стараюсь отдышаться. Хватаю губами воздух — жадно, как приникает к воде путник в пустыне. Пальцы сжимают гладкие простыни, стараясь удержать тело в реальности.
— Венчание объединяет. — Голос Эрика гулок и отбивается пульсом в висках. — Даже если муж отрекается от жены, она остается женой. Навсегда.
Злость — отличный способ удержаться, и я заставляю себя разозлиться. Неважно, на кого — на Эрика, на саму себя, на видение Херсира и Лив.
— Ты сказал… вождь принимает… решение… — Слова выходят рывками, натужно, но я все равно выталкиваю их. Колючие. Острые. — Если ты захочешь отречься от меня… кто будет… решать?
Эрик отпрянул, будто не слова я плеснула ему в лицо, а кислоту. Едкую, жгучую, которая, соприкасаясь с кожей, оставляет ожоги.
— Зачем ты это сказала?
Прозрачные глаза смотрели с укором. Только вот на меня это не подействовало, ведь еще несколько минут назад он упрекал меня в том, чего я не совершала.
— У вождя безграничная власть. Кто помешает тебе избавиться от меня, если захочешь? — Я поднялась на локтях, а пальцы все еще сжимали шелк простыней. — Неважно, что думают боги, Эрик. Или Первые. Даже если они есть. Венчание — таинство для двоих. Если чувства уходят, ничто не будет иметь значения. Любые клятвы станут ненужными. Я вышла за тебя, потому что хотела усилить то, что между нами было. Укрепить. Мне не нужно доказывать богам, что я тебя люблю. И тебе не нужно.
Он молчал, поэтому я села и взяла его за руку.
— Неважно, что сделала Ира, не так ли? Ты боишься, что так сделаю я?
— Не сделаешь, — покачал головой. И в шепоте шелестяще скользнула угроза. — А если вдруг… — Холодные губы коснулись моего лба, а руки крепко сжали плечи. Жила
Наверное, он хотел меня предостеречь. Или даже напугать — иногда в моем Эрике просыпался другой, тот, из прошлого, которого он просил меня бояться. Я старалась привыкнуть к нему. К внезапным вспышкам злости — иногда не в действиях даже, а во взгляде, что заставлял глаза резко темнеть и щуриться. По напряженной позе, лицу с выражением деланного безразличия, которое Эрику совершенно не шло. По фразам, звучащим двусмысленно.
Я привыкала и больше не боялась.
— Не сделаю, — шепнула ему на ухо и обняла за шею. — Потому что сама не хочу.
Мне нужна была эта возможность — выбирать самой. Оставаться в какой-то мере хозяйкой своей жизни. В мире хищных для женщины это непросто, но мне хотелось оставить частичку той себя, которая была до посвящения в атли. Давно. Много лет назад.
— Как Макаров стал вождем?
Я уже почти задремала, когда Эрик спросил это. Сам
Эрик, похоже, даже не думал спать. А ведь устал и надо бы силы пополнить. Но нет, лежит, думает о чем-то своем и, наверное, пытается вычислить убийцу.
— Почему ты спрашиваешь? Его подозреваешь, что ли?
Эрик пожал плечами.
— Я должен принимать во внимание всех. И учитывать каждую мелочь.
— Филипп не смог бы, — уверенно сказала я. — Не потому, что не захотел бы, просто кишка тонка.
— Возможно, но проверить не помешает. Так что там, с перерождением из жреца в вождя?
— Ну, там было все… сложно.
Я зевнула и поплотнее закуталась в одеяло. Окно Эрик оставил приоткрытым, а в камине едва теплились угли.
Эрику нравился открытый огонь. Центральное отопление скади включали ближе к зиме, и всю осень в доме пахло дымом, а в многочисленных каминах трещали, сгорая, дрова.
Прошлое давалось мне с трудом. Возвращаясь, оно хваталось за меня костлявыми пальцами и царапало острыми когтями.
Прошлое всегда имеет цепочку последовательностей. Мотивы-крючки цепляются за вязаную ткань бытия.
Филипп ушел почти сразу после поединка. Я помнила тот день отчетливо, словно это было вчера.
— Однажды я убила колдуна, — сказала я Эрику, который терпеливо ждал моего рассказа. — Я говорила тебе. Тан был…
— Одержим, — подсказал он.
Пожалуй. А еще умен. И почему-то попался.
— Я убила его ритуальным ножом.
Весьма прозаичный ритуал.
У каждого племени хищных есть такой нож. Обычно его делает жрец, и он передается из поколения в поколение, с каждым годом наполняясь силой от проведенных ритуалов. Кроту, например, дает клинку хороший заряд.
Тот нож был иным — его создал Ирвин, темный колдун. А Эрик забрал себе, как трофей.
— Потом началась война, и Лара… Она выложилась однажды, была при смерти, а Филипп сказал, что сможет ее спасти. Ему бы чуть-чуть темного кена Тана. Самую малость, чтобы помочь Ларе. Я не смогла отказать. Доверилась. А потом он отрекся и сбежал, не оставив во мне ни капли.