Я хочу домой

Сафарли Эльчин

Сейчас я ни в комнате, ни за ее пределами – где-то между, посередине.

Пытаюсь найти единство, договориться с собой тогдашней.

* * *

До дневного намаза еще три часа, поэтому в мечети пусто. Я сижу на зеленом ковре зала перед арочным окном. Сквозь стекла в пространство морем вливается солнечный свет, ласково закрывающий мои глаза. Тепло, легко.

Суета за пределами этого света кажется настолько бессмысленной, что не хочется к ней возвращаться. Но там есть те, с которыми

время останавливается и друг друга хорошо слышно. От этой почти идеальной слышимости обогащаешься, становишься сильнее.

По воскресеньям традиционно выхожу из дома около восьми утра, иду пешком до Северной мечети. Какая бы погода ни была: жара, ветер или снег. Пока живешь, любое время прекрасно, в нем дышит надежда; плохая пора – когда тебя больше нет.

Эд научил преодолевать смешанные чувства движением. «Если затрудняешься с решением или ответом, не сиди на месте. Иди, пока мысли не прояснятся. Бывало, я сутками шел, прерываясь лишь на ночь. Важно не лениться. В детстве за каждым поворотом новое, интересное. А теперь приходится искать в завалах лишних вещей, звуков, отношений».

Дорога от нашего пригорода до Северной мечети проходит через три возвышенности – надо пройти два села, дойти до центральной трассы, и оттуда сорок минут по прямой.

По дороге встречаю немало людей: пастухов, ведущих скот на пастбища: детвору, пускающую воздушных змеев, мужчин, вспахивающих землю, и их женщин, несущих с родников воду в кувшинах. Почти не останавливаюсь, ни с кем не заговариваю. Иду навстречу новому дню и берегу в себе тишину.

Мы сами выбираем, что делать каждый день: жить или понемногу умирать.

* * *

Наступит день, и наши пути сойдутся на линии осеннего берега. Увидим друг друга издали и сразу узнаем: ты тот, к которому я так долго шла, я та, до которой ты добрался. У нас уставшие походки и одно желание – обняться, помолчать вместе, наблюдая за тем, как в багровом закате море меняет цвет.

Я не буду рассказывать тебе о том, как было до тебя, о тех, кто научил и ушел, кого отпустила сама. Не спрошу и тебя об оставшемся за плечами. Все это – хорошее и не очень, страстное или пустое – привело тебя ко мне. Благодарна.

Мы прочтем друг друга по глазам, прикосновениям – в них все истории, утро и ночь. Обнулим прошлое, срастемся единой субстанцией. Обнулить – не значит забыть. Никогда ничего не забывается. Иногда мы будем заглядывать в то, что было. Буквально на пару минут: убедиться, что раны не кровоточат, зажили. Рубцы посветлели, почти слились с кожей – они память, опыт, шаги навстречу и капли печали вместо нашатыря на вате.

Построим домик у моря. С синими рамами. Ты тоже любишь синий, знаю. Дом мы полюбим так же, как друг друга, – он будет нашим отражением.

Однажды

наши следы на линии осеннего берега смоет безмятежной волной, но нам не станет грустно. Важно, что наши пути сошлись, что мы дождались друг друга.

6

В день моей первой встречи с Синим морем сыпал сухой снег. Ветра не было. Дедушка разрешил развязать шарф. Мы приближались к морю – быстрее бы ощутить его дыхание, сохранить в памяти.

Первое прикосновение не забывается.

В снежную погоду море бледнеет, теряет сочность цвета – уходит в себя, накрывается одеялом.

«В глубине моря вечная тишина. Ураганы бушуют на поверхности, там и проходят. Люди могут многому научиться у моря. Сохранять покой внутри, что бы ни происходило снаружи».

Эд поднимает капюшон моей синей куртки. «Деда, мы с морем одеты в одинаковые цвета». Он садится рядом со мной на корточки: «А ты и есть море, Фейга».

Торопит домой, время обедать. Приготовил аришту – суп из нарезанной лапши, покупает ее в подсушенном виде у кондитера Чимназ. «Она готовит отменный рисовый пудинг “фирни”. Пальчики оближешь. Завтра отвезу тебя, попробуешь… А сейчас бегом домой, не то простудишься».

Выпрашиваю у Эда еще немного погулять у моря. Разрешает, оставляя со мной Скрипку. Пес облаивает чаек, подлетающих близко ко мне, суетится, не спускает глаз с хозяйской внучки.

Вдали возвышается маяк из белого камня с верхушкой красного цвета. В потоке снежинок он размыт. Эд рассказывал, что маяк лет десять как заброшен – береговая линия подобралась к нему слишком близко. Да и электронные системы навигации сделали свое дело.

«Много лет служил людям. Дарил свет тем, кто потерял горизонт. Теперь море подарило маяку покой».

Жители Сонной деревни называли этот маяк Моцартом: в новолуние из его круглых стен доносилась Шестнадцатая соната до мажор. Каким образом, никто выяснить не смог. Стоило человеку подойти к Моцарту, как музыка умолкала.

Прохожу несколько метров в сторону Моцарта, но останавливаюсь. Скрипка, заметив, что я отдаляюсь, тревожно лает. Возвращаюсь, иду к Молчаливому дому. Вязаный шарф покрылся льдинками, коричневая шерсть Скрипки промокла.

Открываю дверь. Нас встречает аромат горячего обеда. Мы дома.

* * *

Она переехала сюда на свое тридцатилетие.

Чимназ впервые увидела Синее море тоже в снежную погоду. Сыпали снежинки, волны замерли в тишине – она снова почувствовала себя ребенком.

«Помню, еле добралась. Дороги замело, автобус застрял, пешком чапала. Новое дается нелегко. Там, наверху, проверяют, насколько ты готов к изменениям».