Я хотел написать книгу, но меня чуть было не съел гигантский паук
Шрифт:
Он на мгновение забыл даже о том, что ему будет. Забыл о том, что мать, увидев изувеченную кошку, станет ругать мальчика.
Мама прибежала с кухни, услышав кошкины крики. Она, будучи невероятно толстой, раскинула в изумлении руки (что сделало ее похожей на персонажа мультика, как заметил Василий) и закричала.
А как ты думаешь, – кричала мать, – тебе будет больно?
Она была правда очень толстой. От неё пахло рыбой. Она взяла вилку и воткнула в ладонь Василия. Он закричал от резкой боли.
Тебе больно? – завопила мать, – ВОТ ТАК И ЕЙ! Ты ублюдок! Чудовище! Так нельзя вести себя с живым существом!
Она ещё много кричала. С
3
Семён Николаевич – человек не жесткий, поэтому для работы в следственном комитете, ему пришлось отрастить бороду, мышечный и психологический панцирь. Борода вышла жухлая и неестественная. При взгляде на такую, обычно, нельзя отвести взор – уж больно выбивается она из общего профиля. Мышцы вышли лучше и гуще. Особенно, когда Семён Николаевич отдавал честь, то и дело проходившим мимо начальникам – ух, вид был знатный.
Начальники у Семена Николаевича ходили по коридору часто. Пока мы разговаривали с ним, стоя в полной боевой готовности (это значит, что ремни наших брюк были туго затянуты, пишущие принадлежности готовы, а умы и взоры заострены – оружия нам не дали), прошли с десяток разных начальников. Прошёл подполковник Булатов, полковник Старовойтов, подполковник Макаров, майор Петренко, генерал Аноров, полковник Мучник и четверо других. Все они были заняты своими делами, мучались, страдали от разных жизненных и любовных перипетий. Булатов был человек злой, строгий и падкий на женщин. И сегодня же утром, две из четырёх его женщин узнали друг о друге. Он был и рад (ведь теперь произойдёт экономия на содержании этих самых женщин), но и расстроен (любовь не валяется на каждом углу).
Семён Николаевич устал от собственных взмахов правой. Он глянул на меня и побледнел:
Ты уверен? – он был испуган и взволнован.
Да, – я разделял его тревогу, но не мог признаться ему в ней, – я абсолютно уверен.
Черта с два уверен! Всю сегодняшнюю ночь я просидел над этим делом. Я взвешивал все и еще раз просчитывал. Три трупа молодых девушек. У всех нет рук и ног. Похищена четвертая. Есть показания свидетелей. Совершенно случайные, мизерные показания, где мужчина видел ржавый горчичный сто двадцатый мерседес с разбитым лобовым стеклом. Есть еще несколько зацепок, указывающие на Егорова. То есть, подозреваемый есть. Есть даже его портрет: одинокий, проблемы с лишним весом, рос с матерью (вероятно, тоже страдающей от лишнего веса), живет за городом, беден. И так далее и тому подобное. То есть, портрет есть. Но где найти уверенность?
Я смотрел на Семена Николаевича не моргая. Это очень сложно, чтобы вы знали. Я вообще не большой любитель смотреть в глаза.
Семён Николаевич ерзал на пассажирском сидении старого полицейского бобика. Он не хотел думать о том, что может произойти ошибись я в своих расчётах. Что может произойти, не имей я достаточных оснований к подозрению конкретно этого гражданина в свершённых им деяниях. Он ещё раз открыл дело.
«Егоров Василий Анатольевич. 1970 года рождения. Работает в ГорГазРемонт уже двадцать пять лет. До 2010 года жил с матерею в её доме. Отец погиб на производстве. После смерти матери, остался
Это что же получается, – рассуждал себе Семён Николаевич, – обычный одинокий человек виноват только потому что одинокий? Не имей я семьи, меня тоже бы к этим подозреваемым включили?
Он полностью совпадает с портретом нашего преступника, – я легонько и уважительно дотронулся до плеча следователя.
Я знаю, – кивнул он.
Наш бобик приближался к дому Егорова. Соседи, с которыми мы общались на прошлой недели, сидели с выключенным светом. Я знал, что они задумали: деревенские собаки облаяли нас ещё в начале посёлка и теперь каждый житель знал, что приехал кто-то чужой. Все замерли в окнах с выключенным светом. Всем было интересно видеть что будет. Им нужно было шоу: кровь, стрельба, крики, драка – так устроен человек. Им нужно было видеть это, стоя за стеклом, в безопасности – так устроен человек.
С нами было трое: Игорь, Влад, Миша. С автоматами. В полной амуниции. Они были готовы ко всему. Им не нужно было команд или времени на сборы. Они готовы всегда.
Игорь рассказывал, как они с женой пытаются завести ребёнка. Уже два года неудачных попыток. Это очень расстраивало Игоря. Миша тыкал ему в пах дулом автомата и саркастично спрашивал «а у тебя там все работает?». Игорь отмахивался от Миши, стирая слезу.
Последние сто или двести метров дорога стала невыносимой: в буграх и ямах, как лицо после угревой сыпи. Наш бобик прыгал по кочкам и скулил тридцатилетними амортизаторами.
Мы подъехали к дому Егорова. Ребята выбежали, строго по одному пробежали внутрь, и, в считанные секунды, Василий Анатольевич уже лежал со скованными руками и расставленными в стороны ногами. Игорь прижимал убийцу к дешевому напольному покрытию коленом. Егоров кричал, спрашивал «Что происходит?». Эти крики выводили Семена Николаевича. Он все больше погружался бы в сомнения, если бы не его профессиональная хватка и умение взять себя в руки в любом месте, где это необходимо. Так он сделал в ЗАГСе, где с Элей, его женой, они стояли семь с половиной лет назад. Так же он поступил сейчас в доме Егорова.
Ищем везде, – сказал он.
Не надо везде, – ответил я. У меня была догадка, – в доме он бы не стал.
Я обратился к Егорову с вопросом:
Есть сарай или хоз постройка?
Сарай, – простонал он, – вы все там нарушите!!
Последние слова он кричал нам с Семёном Николаевичем в спины. Мы двигались от дома, по залитой болотной вонью траве к убогонькой постройке. Издалека был слышен запах и слабый вой. Семён Николаевич схватился за ремень привычно ища пистолет, послал к черту своё начальство, забравшее оружие и одним рывком оказался в сарае. Странно с какой невероятной скоростью и ловкостью передвигался он, узнав, что безоружен. Это ли не «желание смерти» в истинном виде?
Семён Николаевич закрыл рот рукой. Он боялся, что его вырвет. Вы должны понимать, что работа в следственном комитете не предполагает такого априори. Семён может многое, но смотреть на труды Василия Егорова без рвоты могут единицы. Я смог и могу вам рассказать, что увидел.
Пола в сарае не было. Была земля. Из этой земли тонко и лениво тянулась трава. В середине этого естественно пола был кусок линолеума. На нем – туловище женщины. Василий отсек от неё лишнее (как он сам заметил потом): руки, ноги, груди. Все отсеченное перевязал как умел, чтобы не истекла кровью.