Я и мой оригинал

Солнцева Анастасия

— Ты что, физически не способен выражаться внятно? — вспылила я. — У тебя что, несварение от этого?

И уже после того, как эмоции выплеснулись наружу, до меня начало медленно доходить.

— А откуда ты знаешь про Сашку?

— Долго же ты соображаешь, — хищно оскалился парень, что в тесном и темном салоне автомобиля произвело впечатляющий эффект. А когда на его лицо упал свет от промчавшейся по встречной полосе машины, я едва не завопила, зажав рот обеими руками. Потому что его глаза на мгновение стали похожими на змеиные — вертикальный ярко-желтый

зрачок в окружении алой радужки, полностью заполнившей глаза. Они были чем-то похожи на глаза веталы, вот только её взгляд был мертвым, бессмысленным. Его же глаза пылали…злостью. Той злостью, которая не мимолетна, а взращена годами, свято лелеема десятилетиями, потому что именно на этой эмоции, только на ней, некоторые и держатся. Она как спасательный круг, как тонкая ниточка, за которую ты хватаешься в последней попытке выжить и не сойти с ума.

33.

— О Боги…., - только и смогла простонать я, убирая пальцы от губ. — Как?….Кто?….Кто ты?

— Приехали, — негромко прервал наш разговор водитель, которому кажется было все равно, что происходит у него в машине. Даже удивительно как-то, насколько спокойным и незаинтересованным оставался парень в черном классическом костюме на протяжении всей поездки.

— Завтра жду тебя в десять утра, — распорядился Риган и вышел, чтобы обойти машины и распахнуть дверь с моей стороны, галантно протянув руку.

Я вылезла самостоятельно и совсем не элегантно, локтем оттолкнула его руку и громко топая направилась к высоким воротам из кованных прутьев, которые приветливо распахнулись едва только подъехала машина.

Шаги Ригана я не слышала, но была уверена, что он за моей спиной.

Быстро взбежала по ступенькам парадного входа, ощутила, как прошла через практически невидимый глазу магический барьер, установленный против незваных гостей, пнула туфлей дверь и вошла в круглый блестящий холл все того же дома, в котором как-то по утру пришла в себя.

Риган заговорил, когда я поднималась по ступенькам, достигнув уже середины лестницы.

— Завтра к десяти будь готова, — оповестил он.

— Готова к чему? — спросила я, останавливаясь, но не оборачиваясь.

— Мы улетаем, — заявил Риган.

Я сжала виски, на мгновение прикрывая глаза, а после выпалила:

— Ты можешь улетать куда угодно, хоть к дьяволу в гости, а я остаюсь здесь!

Я скорее ощутила, чем услышала его приближение. Оно было быстрым, резким, преисполненным силы и эмоций. Темных эмоций.

— Кто тебе сказал, что ты имеешь право что-то решать? — прошептал голос позади меня, надо мной, вокруг меня. — Все еще ждешь, надеешься, что за тобой придут твои…как ты их называешь? Коллеги? Соратники? Товарищи?

— Напарник, — процедила я сквозь зубы, ощущая, как на меня что-то давит. Что-то невидимое, что-то могущественное и неуловимое, недоступное ни одному из сенсорных чувств. Это было странное ощущение, как будто на меня давит сам воздух, который вдруг возжелал моей смерти и, уплотнившись, стиснул в объятиях так крепко, что

разом заныли все мышцы и затрещали все кости. — За мной придет мой напарник.

– Ты еще не поняла? — зло расхохотался Риган, чье вторжение в мой разум я успела засечь, а вот остановить уже не смогла. — Ты будешь делать все, что я скажу — по доброй воле или нет. И никто не придет. Потому что…потому что некому приходить. Некому тебя спасать.

Я набрала полную грудь воздуха и медленно, ощущая, как туго натягиваются словно струны мышцы, развернулась, хотя в этот момент это было больно. Все было больно. Больно дышать, больно шевелиться, даже больно думать.

— Расскажи, — потребовала я и из глаз покатились слезы. Это был первый раз, когда я плакала за долгий момент.

Мы стояли друг напротив друга, глядя в глаза неотрывно и практически не моргая. В его стояла тьма. Настоящая. Не просто игра слов или света, или воображения. Тьма, которая стремилась делать больно. И делала. Мои глаза заливало слезами, которые прокладывая мокрые дорожки, стекали к подбородку.

Он подняла руку, смахнул одну из слезинок и, ухватив меня за подбородок, проговорил прямо в губы:

— Пообещай улететь со мной. Пообещай, что останешься со мной навсегда. Пообещай, что попытаешься принять меня. И все тебе расскажу. Все, что ты захочешь узнать.

— Обещаю, — практически беззвучно проговорила я и закричала от боли, будто сжигающей все изнутри.

Я кричала на пределе возможностей, на пределе легких, ощущая, как плавится каждая частичка моего тела. А потом я вспыхнула, так сильно и так ярко, как если бы меня облили бензином. И я горела, полыхая кроваво-алым огнем, огнем ярости, и ненависти, и страха, и боли, и всего того, что способно испытать сердце, оказавшись на той тонкой грани, переступив которую ты погружаешься в чистейшее безумие, из которого выхода уже не найти.

Что случилось дальше — я не знаю, кажется, мозг просто отключился. Но в какой-то момент пришло осознание — боли больше нет. И страха нет. И ярости. Ничего нет. Лишь пустота. И тишина.

— Тебе лучше? — прозвучал голос Ригана и лицо обдало порывом ветра, спровоцированного его движением.

Я поняла, что лежу на спине, на чем-то очень твердом и холодном. Открыла веки, проморгалась от бледно-серой мути и первое, что увидела — голые мужские ступни.

Проследовала глазами вверх и…

— Твою же мать, — голосом престарелого матроса, двадцать лет курившего “Ватру” без фильтра, выругалась я. — Ты бы оделся, а?

— Тебя что-то смущает? — словно невзначай поинтересовался Риган, упирая руки в боки. Голые боки!

— Твои обнаженные прелести меня смущают! — заорала я, отворачиваясь и отползая в сторону, потому что встать сил не было. Я словно пробежала пятьдесят километров без остановки. — Почему ты голый?!

— Ты так забавно возмущаешься, — продолжал радоваться непонятно чему Риган, но послушался, сдернул с ближайшего кресла большое полотенце и обвязал им бедра. — Напоминаешь маленького ворчливого котенка.