Я иду искать… Книга вотрая: За други своя!

Верещагин Олег Николаевич

— Ла-адно… — Олег огляделся и выругался: — Никогда не думал, что своих придется вязать… Ты не волнуйся, я никого не разбудил в лагере…

— Я тоже так думал, — Йерикка подобрал наган Хмура, сунул в кобуру ему.

— Не, я проследил, — мотнул головой Олег. — Все спят… Пошли, что ли?

Йерикка кивнул и обратился к Хмуру:

— Развяжу — не вздумаешь стрелять?..

… - Плохи дела, — задумчиво сказал Йерикка, когда они с Олегом неспешно шагали назад в лагерь. Олег не спросил — что плохо, но Йерикка сам пояснил: —

Это хуже, чем если бы ребята, начали драться друг с другом. Я видел, какие у них глаза, были. Сумасшедшие… Кто сорвется следующим? И что при этом произойдет?

Олег подбросил в руке револьвер, поймал его за ствол и уверенно ответил:

— Я не сорвусь… И не ты.

— Не знаю, — задумчиво, как и прежде, возразил Йерикка. — Ты тогда был у Дружинных Шлемов прав. Иногда я чувствую себя очень больным. И очень усталым. Слишком все это… — он провел рукой по воздуху. — Нам бы выйти из боя, да где там… Придется гнать до конца, каким бы он не стал. Олег обнял друга за плечи:

— Что бы не случилось — мы всегда останемся самими собой.

— Конечно, — улыбнулся наконец Йерикка. И посмотрел на север, где чудовищными конусами рисовались островерхая Темная Гора и Перунова Кузня — похожая на огромную наковальню.

Олег тоже взглянул туда. И, едва он повернулся, как впереди — по ощущению, верст за десять — над деревьями вдруг встало зарево. Лимонно-желтое, ослепительное, кислотное, оно продержалось секунд пять, наполняя сердце тягучей тревогой. Потом — втянулось в лес, как втягивается пузырь из жвачки между зубов тинейджера.

— Где это? — пробормотал Олег, покосившись на Йерикку.

— Там город Каменных Котов, — ответил Йерикка. Он не спускал взгляда с того места, где исчез желтый пузырь. И добавил вдруг: — Был.

* * *

Лес выгорел на расстоянии двух или трех верст от стен города. Нет, не выгорел — казалось, деревья просто рассыпались в серый пепел, при каждом шаге поднимавшийся тихими, невесомыми облачками. От пепла пахло, как от разогревшегося компьютера, его слой доходил кое-где до колена.

Взрыв — если это был взрыв — не породил взрывной волны. Чета просто вышла из самого обычного леса в этот пепел, и граница между ними была такой же четкой, как граница между светом и тенью в солнечный полдень, как…

Как граница между добром и злом. Теперь Олег понимал это. Ложь — что ее нет, границы. Она есть. Она пролегла теперь для него так же четко, как живая зелень леса и огромный, геометрически правильный круг серого пепла, в который кто-то бездушно превратил славянский город — такой же, как Рысье Логово в Вересковой Долине. В этом не было ничего от виденной кровавой жути хангарских погромов в санированных весях на западе. Просто кто-то прилетел на боевой машине и что-то сбросил из-под небес. Без гиканья, без визга, без угроз и пожаров — сбросил что-то на спящий город, на дома,

деревья, детей, женщин, стариков, скотину, стены кремля.

Чтоб разом и без хлопот. Даже гуманно, ведь никто не успел проснуться. И так спокойнее — ведь укрепленный город горцев не возьмешь так же легко, как большинство весей лесовиков. Даже если в городе нет мужчин, которые ушли воевать. Незачем рисковать. Война должна быть чистой и цивилизованной, без лишних жертв.

— Они так могут… — начал Олег. Йерикка хмуро отозвался:

— Да, они могут так и в других местах. Но это очень дорого. Поэтому так делают редко.

Олег больше ничего не спрашивал.

Чета шла по серому пеплу. Шшшух… шшшух… шшшух… Шептали шаги, и пепел оседал на одежде, оружии и волосах, на коже и губах — еще теплый, пахнущий классом информатики в школе… Нежели это БЫЛО? Неужели он МОГ жить, ходить, смеяться, смотреть телевизор, если ЭТО — ВОТ ЭТО! — ЕСТЬ наяву?!

— Их надо убить всех, — сказал Олег и не удавился тому, как спокоен его голос. — Им нельзя жить. Это нехорошо — таким жить.

Ему не ответили. Только Гоймир, шедший впереди, на миг остановился и неистовым жестом вскинул кулак в краге, грозя плавно скользящему в небе Невзгляду.

Шшшух… шшшух… шшшух… Приближался оплавленный каменный вал, местами светящийся малиновым и багровым — то, что осталось от каменных стен кремля. Чета прошла, мимо изваяния Дажьбога — оно тоже было каменным и почему-то не очень оплавилось, можно было различить черты лица…

На щеках у глаз бога-воина застыли две каменные слезы.

Мальчишки, проходя мимо, вскидывали руки в приветствии — молча. Плачущий бог смотрел на них — опоздавших. Приди они раньше — погибли бы тоже, но все равно каждый из них чувствовал себя опоздавшим и потому до самой смерти виновным…

Недалеко от каменных наплывов сидели живые. Замер прямо в пепле старик с трясущейся седой головой. Прижались друг к другу две девчонки лет по семь-восемь, даже не плачущие, молчаливые и недоуменно глядящие вокруг. Стоял рослый парнишка — возле самого вала, брови и ресницы сгорели, потрескивали волосы надо лбом, лицо и руки покрывали волдыри ожогов, рубаха на груди дымилась, готовая вспыхнуть. Парень стоял и жарился заживо, не чувствуя этого, сжимая в руке самострел и не сводя налитых кровью глаз с оплавленного камня.

Гоймир подошел, прикрываясь рукой от невыносимого пекла, взял Кота за рукав и отвел в сторону. Тот отошел покорно, спросил безразлично:

— Чьих будешь? — скользнул взглядом по головной по вязке, кивну л: — А…

Над камнями, в потоках дрожащего горячего воздуха, кружились птицы. Наверное, жили в городе и сейчас не могли понять, куда делись их гнезда, что вообще произошло…

Смотреть на это было невыносимо. Олег отвернулся и первым побрел к деревьям на другом конце страшного круга…