Я иду искать. История вторая

Верещагин Олег Николаевич

— Ладно, ладно, — добродушно отстраняя младшего и чувствуя, как отпускает тоскливая боль, ответил Олег, — я живой и даже не поцарапанный... гаси свою фыркалку, пойдем к нашим. Ты сам-то не заблудишься?

— Не, — мотнул головой Богдан, — часом пойдем... А свет-то там откуда?

И Олег обманул его:

— Хрусталь отсвечивает, да и самоцветы есть... Там большая пещера.

Что-то подсказало Олегу — надо, чтобы Йерикка был первым, кто узнает о Радужной Дороге. А своего внутреннего голоса Олег уже научился слушаться...

...Они

крались вдоль стен — каждый вдоль своей — чутко прислушива­ясь к происходящему. Коридор несколько раз разветвлялся, сворачивал, и Ол­ег подумал, что у Богдана хорошо развито умение ориентироваться — даром что боги не послали ему ничего «волховского». Очевидно, он просто запоми­нал дорогу и считал шаги, потому что теперь временами Олег слышал его тихое бормотание...

Молчание. Темнота — для Богдана. А Олега начало томить омерзительное предчувствие ждущей впереди смертельной опасности. Не врагов он боялся, нет... точнее — не ОБЫЧНЫХ врагов.

— Богдан! — крикнул он вдруг, сам не зная, почему, когда напряжение стало невыносимым, и, упав, покатился под стену, стреляя короткими очередями из автомата по коридору. Богдан тоже упал, бледные вспышки его очередей освещали перекошенный рот и окаменевшее лицо. Из коридора навстречу неслись серебристо посверкивающие ленты, похожие на плотный рой насекомых — ого­нь ливневого оружия.

Данваны.

Олег влепил длинную очередь туда, откуда исходила одна из серебрис­тых лент — и она перескочила на потолок, потом иссякла, и что-то тяжело упало... но тут же неподалеку туго, увесисто зацокало по камням, и Богдан вскрикнул:

— Граната! — но Олег уже сообразил сам и прижался к камню, прикрыв голо­ву автоматом, а когда взрыв прогремел — выстрелил в потолок из подствольника, надеясь, что тромблон успеет взвестись, хлопнуло — после разрыва руч­ной гранаты взрыв ВОГа казался несерьезным, так — петарда... но кто-то от­чаянно и тонко закричал, потом послушался топот убегающих ног. Богдан, вс­кочив на колено, повел очередью через коридор, что-то крича в упоении, от стены до стены — и долго кто-то катился куда-то по камням...

Стало почти тихо. Лишь кто-то отчетливо, даже страстно как-то, повто­рял в темноте, захлебываясь:

— Ой мама, ой мама, ой мама...

На нестерпимо ужасную секунду Олегу подумалось, что они с Богданом убили своих. Но справа зашипел фальшвейер, да и «ночное зрение» вернулось к Олегу — он, кстати, не сразу сообразил, что в бою не видел. То ли от нап­ряжения, то ли от неожиданности, то ли еще от чего... Никто не стрелял из шевелящейся тенями темноты. И Олег видел трупы на полу — трупы, совсем не похожие на трупы горцев.

Потом ребята подошли ближе — медленно, настороженно держа своих противников на прицеле. Убитые были одеты в хорошо знакомые Олегу монолитные и многоцветные комбинезоны — в такой был одет убитый им в самом начале похода разведчик хобайнов. Судя по всему, и это были они тоже.

Ближе всех на каменном полу

корчился в луже крови примерно ровес­ник Олега. Его ливневик валялся у стены. Тромблон, срикошетировав, попал ему в живот и разорвался, выхлестнув внутренности на пол. Перебирая их окровавленными ладонями, хобайн твердил безостановочно:

— Ой мама, ой мама... — на белые скулы от фальшвейера ресницы — длинные, загнутые, почти девчоночки — отбрасывали острую тень.

— Хобайны, — с отвращением сказал Богдан. — А там-то смотреть станем?

Олег кивнул. Он бы с удовольствием не пошел сюда вообще, чтобы не слышать обморочного, полного боли и тоски, шепота. Умирающий был похож на Холода — как похожи все здоровые, выросшие в заботе и любви дети славян. И разве вина этого парня, что о нем заботились и его любили злейшие вра­ги его народа?! «Когда же это кончится?! — закричал Олег внутри себя. И холодно ответил сам себе: — Когда они — или мы — погибнем все.»

Второй — это в него Олег попал из автомата, кучно, в грудь — был по­старше и лежал, вытянувшись в струнку, посреди коридора. Один глаз убитого остался сощуренным, на второй упала челка. Последний валялся шагов за де­сять дальше — Богдан попал ему в пояс и это он катился под уклон; впро­чем, уже мертвый. Сейчас он замер, вывернув шею, словно пытался оглянуться через плечо...

Богдан достал из ножен меч.

— Слушай... — Олег поморщился.

— Что? — Богдан посмотрел на него спокойными, ясными глазами.

— Нет, ничего, — Олег отвернулся и пошел обратно, туда, откуда все еще ше­птал тихий голос:

— Ой мама, ой мама...

Вжих... храк! Мимо Олег прокатилась голова — вверх по коридору Бог­дан катил ее ногой с каким-то задумчивым видом.

— а тут что-то... — нерешительно заметил он, вдруг останавливаясь: — Они нам встречь шли. По что бы так?

— Погоди, — Олег встал на колено рядом с умирающим хобайном. Тот больше не шептал — он приоткрыл глаза и смотрел на Олега неожиданно злым, яростным взглядом. Молча. И Олег смотрел ему в глаза, не следя за руками... и опомнился лишь когда услышал хлопок, а из раскрывшейся левой ладони уми­рающего ему под бок, в лужу крови, скатилась граната.

— Получай, сволочь... — выдохнул хобайн. И закрыл глаза вновь.

Безошибочный инстинкт бросил Олега в сторону. Он закрыл голову руками, успев увидеть, как Богдан рухнул, словно подрубленный — ногами к месту взрыва. Коротко ухнуло. Ударило по стенам градом осколков.

— Живой? — спросил Олег, приподнимаясь. Богдан неподалеку поднял фальшвейер:

— А то... Храбрый был, что ни говори!

— Была, — стеклянно ответил Олег. — Это девчонка, — и вдруг он закричал, ударив кулаком по камням: — Да что же это такое, твою мать?! Девчонка! Я снова убил девчонку! — он колотил кулаком в камень, пятная его кровью, и почти плакал: — Я снова убил девчонку, девчонку, девчонку! Да когда же это кончится?! Почему я еще живой?!