Я иду искать. История вторая

Верещагин Олег Николаевич

Его несли на носилках из плащей. В одном из носильщиков Олег узнал Ревка. Йерикка рысил сзади, то и дело оборачиваясь, головной повязки не было, а волосы слиплись от крови из рваной раны над левым ухом — она за­пеклась черным.

— Очнулся, — сказал кто-то совсем рядом. — Покоем лежи. Ты храбро бился.

— Вольг! — всплыло в небесной голубизне, как-то вновь оказавшейся перед глазами, лицо Гоймира, разрубленное то ли осколком, то ли саблей, в сохну­щей крови. — Живой, Вольг, хвала богам! Как я тебя подобрал-то...

— За...

чем? — выдохнул Олег. — Я... бы... умер... Бранка — тебе...

— Что ты?! — испугался Гоймир. — Да она и взгляд не кинула бы, кто свое­го на смертном поле оставит! Будь проклят тот день, как ты появился! Знать тебе, как я ненавижу!

— Смолкни, Гоймир! — прорычал кто-то. — Не то...

— Не... надо... — Олег чувствовал себя все хуже и хуже, и это была не бо­ль. Но то, что он хотел сказать, было важно, очень важно, потому что он все-таки умирал. Тело не ощущалось, и сам голос казался чужим. — Гоймир... со мной — все... Ты не... бросай... ей... Мы... — Олег хотел приподняться, но небо вдруг опрокинулось, раскололось, и из черных трещин полезла клубяща­яся мгла, от которой он перестал видеть.

— Не умирай! — крикнул Гоймир где-то очень далеко. — Ей-то без тебя не жить, возьми то в разум! Что я ей буду?! Скорее несите, скорее!!!

— Кончается, — прозвучал еще чей-то голос, и темнота повторила гулко, колокольно: «Кончается... кончается...»

— Руку мою держи! — Олег ощутил, как его ладони что-то коснулось. И, проваливаясь дальше и дальше, он еще расслышал:— Когда умрешь — не знаю, как и стану, друг!

Это был голос Гоймира.

* * *

— Сюда! Сюда! Наш! Наш!

Омерзительные хари, кривляющиеся и гримасничающие, похожие на оживших горгулий с карнизов Собора Парижской Богоматери, на движущиеся иллюстрации к повестям Гоголя, на картины средневековых художников об Аде. Когтистые лапы — со всех сторон, вцепляются, тянут, рвут. Красные глаза — как фары, их все больше и больше; визг, хрип, сопение, стараются повалить.

— Прочь.

Женский голос? Да, женский. И — тихо. Очень тихо, так, что ломит в ушах.

Олег стоял на тропинке, вытоптанной до твердости камня. Кругом — с боков и над головой — слоями неподвижно лежал туман, не серый, а какой-то голубоватый, но в то же время безрадостный, унылый. Может быть, именно от этой неподвижности, какой не бывает у тумана? Справа что-то мерцало — не поймёшь, но вроде бы полукруглый вход в пещеру.

Руки? Ноги? Мальчишка осмотрел себя. Он был голый, но не ощущал никакого холода. Да и не похоже, что вокруг — поздняя осень, совсем не похоже.

И еще не похоже, что это — вообще Мир.

Олег обернулся, ощутив чье-то присутствие — и попятился по тропин­ке. За его спиной стояла женщина.

Меньше всего мальчишку обеспокоило, что он — без одежды. Высокая светлокожая красавица с точеным

лицом и безупречной фигу­рой была одета так, как одеваются славянки-горянки. Только не было ни го­ловной повязки, ни вышивки на одежде цвета снега.

— Белая Девка, — выдохнул Олег. — Морана Смерть.

— Да, я, — наклонила она свою гордую голову.

— Значит, все, — Олег облизнул губы. — Да?

— Пойдем, — Морана протянула к нему руку, и Олег шарахнулся. — Не сходи с тропинки, — мягко попросила. Смерть. — И не бойся. Я провожу тебя... Да и подумай — куда тебе бежать?

— Да, — согласился Олег. И вздрогнул: — А... кто это был? Мары? Твои слуги?

— Эта мерзость? — Морана улыбнулась. — Нет у меня такой в слугах. За то­бой из ада крещатого прибегали, — красивая рука в белом рукаве указала на красное пламя, — оттуда. Не то не для тебя.

— Не для меня? — Олег покосился в ту сторону и понял, что они с Мораной уже идут по тропе. — Но я ведь... я крещеный.

— А это не важно, — безразлично ответила Смерть. — Если сын Дажьбога не раб в душе, он пойдет этим путем. Обязательно пойдет со мной. На боевого коня не надеть ярмо. Сокол — не щегол. А славянин — не овца из стада паственного. Ну а кто раб — тот хоть ежеутренне Дажьбогу молись, заберут его те хари себе на потребу.

— А злые люди? — Олегу внезапно стало интересно, и он удивился тому, что может испытывать человеческие чувства. — Храбрые, но злые? С ними как?

— Для них свое испытание — впереди, — ответила Морана.

— А ты совсем не злая, — вырвалось у Олега.

— Зачем мне быть злой? — вроде бы удивилась Белая Девка. — На кого? Я не злая и не добрая. Я НИКАКАЯ, мальчик... Вот мы и пришли. Дальше сам.

Олег взглянул вперед — и у него захватило дух. Неподалеку, прорезая туман, прямо вверх полого уходило радужное семицветье, живо напомнившее Дорогу. Только это была настоящая радуга — радужный мост в небо.

— Значит, это правда... — прошептал Олег неверяше. — Мост... и вир-рай за ним. Правда... Морана, куда я вернусь?! В племя Рысей — или как-то на Землю? Скажи?!

— Не знаю, — покачала головой Смерть. — Это не моя власть. Мое дело — сюда довести... и поцеловать. Но и целовать тебя я не стану.

— Почему? — растерянно и даже обиженно спросил Олег.

— У волхвов свои дороги, — ответила Морана и, повернувшись, пошла в туман. Небыстро — но Олег не успел и глазом моргнуть, как ее уже скрыла не­подвижная голубизна.

Молча стоял Олег у радуги. Он пытался представить себе, что будет ТАМ, дальше, но не получалось. Может быть, родится ребенок ОТ НЕГО у Бранки? Или... или второй сын — у мамы на Земле? Он, наверное, потеряет себя, и только, может быть, где-нибудь во сне ТОМУ мальчишке привидится ЕГО, Оле­га, жизнь... Жаль немного, конечно. Интересно, чьи сны видел иногда Олег? Не деда, ведь дед был еще жив, когда он, Олег, родился...