Я иду искать. История вторая

Верещагин Олег Николаевич

— Кончилась? — непонятно спросил Йерикка...

...Через какое-то время две цепочки горцев уже уходили прочь от берега озера — по тропинкам, не оглядываясь.

...Богдан вышагивал за Олегом. Он был непривычно угрюм и задумчив, и в конце концов Олег, не выдержав, обратился к нему, стараясь говорить бодро:

— Чего такой мрачный?

Богдан ответил не сразу и не очень охотно:

— Да рассказал мне все Гостислав-то, друзья ведь мы с ним...

— Испугался? — понимающе, без насмешки, спросил Олег. Богдан возмущенно дернул плечами:

— А

вот сейчас! Одно тошно... То ж такие трусы! Как резали мы их в бараке, охрану-то, двое не то трое проснулись — да никто и рта не раскрыл, своих упредить. Лежали молчком, не то думали, что, коли молчат, так мы их не тро­нем, тряслись трясучкой... А случись их сила — тут они одно зверье дела­ются...

Богдан еще что-то хотел сказать, но только махнул рукой, и Олег хло­пнул его по плечу.

Чета тут же остановилась, словно это был сигнал. На самом-то деле Гоймир как раз вскинул руку, и все сразу присели, разворачиваясь стволами в стороны.

Никого не было. Лишь откуда-то спереди взлетели, тяжело взмахивая крыльями, несколько воронов. Один сел на верхушку сосны, скосил на людей блестящий черный глаз и, подняв перья на шее и голове, хрипло каркнул:

— Кр-рок... рэк...

— Что там? — Олег подбежал на секунду раньше Йерикки. И ответа в сущнос­ти уже не ждал. В сыром воздухе густо пахло уже остывшей кровью, кисляти­ной выстрелов — тем, что указывает на окончившийся ожесточенный бой.

Гоймир и не ответил. Он напряженно всматривался сквозь ветви в широкую прогалину, похожую на коридор, где вместо стен — подлесок.

— Йерикка, — хриплым, своим голосом попросил он, — да скажи мне, что то все скаж уводневый...

— Это на самом деле, — Йерикка встал с колена. — Пошли, надо убрать... это.

* * *

Бывает так, что судьба начинает наносить человеку удар за ударом, без передышки, без пощады. И, если он падает, судьба затаптывает его в грязь.

ГОВОРИТЬ, что человек должен держаться любой ценой — легко.

А вот не упасть — трудно...

...Такого никто из ребят еще не видел.

Очевидно, чету поймали в ловушку. То ли зная заранее, где она пойдет, то ли на какую-то приманку. Во всяком случае, огневой мешок был подготов­лен загодя, прогалина пристреляна, а кусты переплетены колючей проволо­кой, укрытой листвой. Проклятья, рыданья, крики повисли над страшным мес­том — мальчишки узнавали ребят из племени Снежных Ястребов, своих побра­тимов, родных по крови, друзей, которых помнили, сколько себя. Казалось, что легче было бы самому лежать в сырой траве, чем стоять над трупами и смо­треть на них — еще недавно живых, веселых, о чем-то мечтавших... И непере­носимой была мысль, что, пока они отдыхали у озера, на этой прогалине поги­бали их соратники, казалось, можно услышать стоны, бессвязные команды, при­зывы о помощи — все, что сопровождает такую засаду...

Прогалина была истоптана, залита кровью и усыпана гильзами. Горцы, конечно, отстреливались, но чужую кровь

нашим только в одном месте. В засаде сидело человек пятнадцать, и подставились они отлично. По следам было ясно, что чета Квитко — а это была именно чета Квитко — отстреливаясь и унося двух или трех раненых, ушла по прогалине, бросив трупы, и противник их преследовал. Рыси достаточно хорошо представляли себе, как это было: группа бойцов, тащащая товарищей, лупит во все стороны очередями с искаженными тоской и яростью лицами, а почти невидимый враг, следуя за ними через кусты, жалит, жалит, жалит, и еще кто-то падает, и кто-то истошно кри­чит, раненый... Сколько раз они сами вот так преследовали врага, играя с ним, добивая последних за сажень, за шаг от спасения...

Нашли шестерых убитых, всех — опознали. Богдан, братан Кетика, Домко и Добрила лежали прямо на прогалине — их, очевидно, срезало тут же, Доб­рила еще улыбался. Одрин висел на проволоке, запутавшись в ней — наверное, метнулся в сторону и врезался в заграждение. Внутренности из распоро­того живота свисали с колючек черной от загустевшей крови студенистой массой, из спины торчал перебитый позвоночник и выпирали выбитые ребра, вокруг пролома в затылке вязко подрагивало желе мозга. Судя по всему, в него ещё стреляли уже после того, как он умер.

Подальше лежал Родан. Его взорвали гранатой — наверное, когда он при­крывал остальных. Судя по следам, он — уже с развороченным пахом и отор­ванными по бедра ногами — еще прополз, мучаясь и истекая кровью, сажени четыре, словно стараясь уползти от смерти, пока кто-то не прошил его оче­редью крест-накрест, словно зачеркивая.

Войко сидел у дерева возле самого выхода с прогалины. Кажется, он был ранен в живот и правое бедро, но умер не от этого. Руки мальчишки оказались скручены за деревом, а отрезанная голова стояла у него между. раскинутых ног. Рот был забит землей, глаза уже выклевали скорые на дело вороны...

— Восемьдесят пять...— услышал Олег шепот Йерикки. Одними губами перес­просил:

— Что?..

— Им на шестерых было восемьдесят пять.

— Засада, — с трудом сказал Олег и пошевелил, носком ногу Бойко. — Пом­нишь, как он приходил к нам на озеро?

Йерикка не ответил. Он махнул Гоймиру:

— Князь! А ведь бой был недавно!

Гоймир повернулся всем телом, словно волк. Улыбнулся, но глаза были безжизненными, и показалось, что улыбается труп.

... — Говорят: врага в слезах не потопишь.

В ответ на слова Богдана Олег молча кивнул. Йерикка угадал точно. Огрызаясь и отплевываясь огнем, Квитко со своими выбрался на каменную осыпь, поросшую соснами, за которыми и залегли его ребята — отстреливаясь уже просто потому, что бросать оружие было невозможно. В них били снизу — противник залег гораздо более удобно, за каменными глыбами, у него оказа­лись два данванских пулемета, стрелявших сплошной массой мелких игл, а Кви­тко бросил все тяжелое оружие. Десятка полтора хобайнов — в полной фор­ме, в глухих шлемах — не давали горцам даже менять место.