Я иду искать... Книга первая. Воля павших
Шрифт:
Жизнь превратилась бы в сплошную муку мученическую…
А сейчас? Встретивший свою пятнадцатую весну, Гоймир во многом жил моментом, и ему казалось, что тоска и боль будут сопровождать его до конца жизни. От этого можно избавиться, если…
Он посмотрел на лежащий рядом камас и, подняв его, повернул ос-триём к себе, целя в живот. Один точный удар на всю длину лезвия… недолгая вспышка боли… покой.
В следующую секунду он выронил оружие, тонко зазвеневшее на камне — словно камас заплакал. И
Нет, он ни на секунду не испугался смерти или боли. Он боялся своей трусости — убить себя сейчас и было бы — трусость. Но, чтобы жить — казалось Гоймиру — нужны будут какие-то запредельные силы…
Небольшая, уютная комната неопределённо, но отчётливо принад-лежала девушке. Лежать было удобно — похоже, не лавка под ним, а нас-тоящая кровать с периной. Вот только голова начинала кружиться при любом движении. Лёгкое одеяло мешало видеть самого себя — Олег, неу-веренно выпростав руку, откинул его.
Бок плотно закрывал бинт, слегка пахнущий уже знакомой мазью. Плечо тоже забинтовано. Олег осторожно повозился — кроме головокру-женья не было никаких неприятных ощущений. Похоже, он долго уже валяется без сознания, а его в это время починили…
Стараясь не делать резких движений, Олег устроился удобней и удоволетворённо вздохнул при мысли, что остался жив. Взгляд его без-думно скользил по окошкам, резному столику, половикам на полу, ковру с красивым орнаментом на стене, двум большим сундукам в углах, белё-ному печному боку… За косым оконным переплётом дул ветер, и Олег, поёжившись, натянул одеяло и спокойно уснул…
…Второй раз он проснулся от тихого смеха и лёгкого прикоснове-ния ко лбу.
— Бранка, — сказал он радостно, ещё не открывая глаз. И широко распахнул их.
Бранка сидела рядом на табурете, держа на коленях поднос с дымящимися чашками. Склонив привычным милым жестом голову к плечу, она улыбалась:
— Проснулся наконец.
— Как я тут оказался? — задал Олег естественный вопрос. — И что с Гоймиром?
— Живой, — равнодушно ответила Бранка. — А тебя я… привезла, так-то.
Она решила не говорить «принесла», зная, что парень может оскор-биться — они привыкли считать себя самыми сильными, ловкими, умелы-ми. Но Олег, как оказалось, думал о другом:
— Бранка… — он замялся, — тебе его не жаль?
— Кого? — девушка осторожно повернула поднос.
— Гоймира, — нетерпеливо пояснил Олег. Глаза Бранки сузились:
— А знаешь, что он за малым тебя не убил?! Из тебя крови вылилось, как из телка порезанного, он тебе потроха вспорол, я сама не управилась, Йерикку покликала, мы в ту ночь до утра тебя у Белой Девки отбивали!
Она говорила горячо и быстро.
— Что ты принесла?
Девушка вздрогнула — словно проснулась.
— Йой, забыла!.. Вот тут жидель одна… суп да чай, тебе другого временем нельзя… ешь вот.
— Покорми меня, — жалобно сказал Олег. — Я лежу весь израненный, только язык и ворочается… и, может быть, даже совсем больной…
— Одно и отваги у парней, что воюют, — фыркнула девушка, аккуратно переставляя поднос на одеяло, — а потом плачутся да стонут… Открывай рот-то, быть так, покормлю с ложечки, а там повязки сменю…
— Бранка, — тихонько сказал Олег, приподнимаясь, — я тебя люблю.
— Я знаю. — на миг прикрыла глаза девушка…
…Гостимир не удивился, когда Гоймир переступил порог дома. Ско-рей уж ему стало тоскливо. Но он поднялся из-за стола, за которым чинил рогатину и приветливо сказал старому другу и неудавшемуся шурину:
— В гости? Проходи.
— Этот… — Гоймир словно задохнулся. Голова у него всё ещё была перевязана, хоть и прошло три дня — крепко его Бранка приложила. Рука сжимала меч. — Этот, — с трудом повторил он, — тать у тебя?
— У нас Вольг, — Гостимир выделил слово "у нас", — дома.
Он умолчал, что Олег — в светёлке Бранки. Но Гоймир, похоже, и сам догадался. Тёмный румянец хлынул у него по щекам, словно дур-ная вода, глаза вспыхнули. Больше ничего не говоря, Гоймир шагнул ко всходу, но Гостимир поставил ногу на ступеньку:
— Не надо тебе туда. Добро?
Гоймир неверяще посмотрел в глаза Гостимиру. Будь он поспокой-ней сейчас — увидел бы в них острое нежелание ссоры и сочувствие. Но сейчас видел он только ногу на ступеньке…
— Пусти, — выдохнул он запалённо.
— Не надо тебе туда, — терпеливо сказал Гостимир.
— Я одно войду! — Гоймир шагунл назад, и меч с шипением полез из ножен, словно радуясь свободе.
— А и то, — спокойно согласился Гостимир, — ты рубиться горазд, мне — куда. Войдёшь.
Шипение повторилось и завершилось стуком — меч скользнул обратно.
— Род, — вырвалось у Гоймира, — так мне что оставили — смерть?
— Пойдём, попьём квасу, — предложил Гостимир, словно и не было ничего. — И не вини их, — он указал глазами наверх. — Помнишь, как сказано было: тот, кто чужую любовь убивает, собственную душу убивает. Так уж выбралось. Не прикажешь.