Я иду искать... Книга первая. Воля павших

Верещагин Олег Николаевич

— Скомрахи должны быть, — возразила Бранка, — их глянем. Одно видел скомрахов, Вольг? Бывает — живот сорвешь, как хохочешь. А бывает — в плач кинет. Вот глянешь.

— Заворачивай! Заворачивай! — зычно прокричал Боривой своим. — А вон наше место!

Обоз пополз среди многочисленных телег, костров, людей, коней и неумолкающего гула, который тут, очевидно, длится всю ночь. Олег заметил в отдалении большие стальные фургоны, ярко расписанные данванским линейным алфавитом, изумленно спросил Йерикку:

— Данваны?!

— Где?! — тот вскинулся, но тут же обмяк. — Шутки у тебя… Горожане. Фургоны на конной тяге, кони не в пример нашим, тяжеловозы. Машинами

в эти места не доберешься. А надписи — чтоб в пути не придрались. Они ж сюда тайком добирались.

— Смелые, — оценил Олег.

Йерикка кивнул:

— Большинство — правда смелые, наши хорошие друзья, вот познакомишься… Но есть и данванские агенты. Кто с дурью, кто с непотребщиной разной, а кто просто шныряет, высматривает… Пять лет назад вот на такой ярмарке несколько сот людей насмерть отравились южным вином. А семь лет назад — данваны высадили десант и устроили побоище. С тех пор всегда берем с собой огнестрельное оружие.

Обоз неспешно продвигался вперед. И Йерикка спросил так, словно не было только что слов о прошлых жертвах, об опасностях и врагах:

— Ну скомрахов-то пойдешь смотреть?

— А когда? — оживился Олег.

— А вот устроимся — и пойдем, что еще делать-то? — пожал плечами рыжий горец.

* * *

Около скомрашьего балагана собралась шумная толпа в сотню, не меньше, человек. Все перекликались, посмеивались, спорили. Горцы разных племен перемешались, как жидкости в коктейле — жаль, что тут никто не знал этого точного сравнения.

Йерикка с Олегом протолкались в первый ряд — их пропускали неохотно, однако у Йерикки был слишком уверенный вид.

— Вот, смотри, — шепнул рыжий горец. Олег кивнул, разглядывая устроенный на телеге балаган — просто занавес из какой-то тяжелой ткани, расшитой золотыми и алыми узорами, в которых проглядывали то звериные морды, то распростертые крылья сказочных птиц, то запрокинутые ветвистые рога оленей, то переплетшиеся, как на лезвии меча, стебли трав. Присмотреться Олег не успел — послышался негромкий напев гуслей, и сбоку от занавеса появился вполне обычно одетый для лесовика старик. Поклонившись в пояс собравшимся, он выпрямился, оглядел людей — и под его взглядом шум стих. Все ждали начала. Старик кивнул и заговорил — отчетливым, хорошо слышным даже тем, кто стоял в задних рядах, голосом, в котором не было и намека на старческую слабость или надтреснутость:

— Благо за внимание всей честной компании. Благо, что свои важные дела побросали, да наши глупые речи послушать собрались. Может, чего и сгодится — иной раз из глупости ум родится. Не понравится — гневу волю не давайте, а понравится — так не забывайте… — Он снова поклонился и под изменившийся, ставший погромче, гусельный напев продолжал:

Куклы наши — не живые, Только все же не простые. Вы смотрите, примечайте, Да знакомых узнавайте…

По сигналу его руки занавес разъехался в стороны и началось представление…

Князь имел трех сыновей. Старший был других хитрей, Средний был других богаче, Младший — только что храбрей…

…На фоне грубовато, хотя и ярко нарисованных декораций некоего богатого города началась вполне обычная история. Только персонажи были одеты так, что в старшем сыне

сразу можно было узнать горожанина, в среднем — лесовика, а в младшем — горца. Куклы изготовила рука мастера, и даже Олег, избалованный телевидением и видео, смотрел внимательно, хотя и ожидал, что сейчас начнутся традиционные поиски невест и так далее.

Однако вместо этого на сцене разворачивались другие события. Старый князь пошел походом на неведомых чужаков, что разоряли окраинные земли. И вернулся разбитый, с остатками дружины, сам умирающий от ран. На заднем плане ловко и бесшумно менялись декорации, создавая ощущение смены пейзажей и вообще здорово оживляя происходящее.

Умирая, князь завещал своим детям, пришедшим проститься с отцом:

Приближается напасть! Чтоб вам, дети, не пропасть — Друг за друга стойте крепко, Не делите, братья, власть!

Но почти сразу после отцовской кончины старшие братья принялись затирать младшего. Старший с ним вообще знаться не хотел. Средний всячески обманывал в мелочах и в крупном. Младший не обращал внимания, вел себя по-прежнему дружелюбно, да еще и охранял границы княжества, пока старший бездельничал, а средний копил богатства. Зрители реагировали очень непосредственно, поддерживали младшего сочувственным гулом, а в адрес старших не скупились на сердитые реплики.

Вот как-то братья обедали. И вдруг прямо в их богатую горницу ворвался всадник — рыжий, как огонь, на большом коне. У всадника был отчетливо крючковатый нос, и в толпе заперешептывались: «Анлас, анлас…» И точно — братья заговорили:

Вот анлас пришел до нас. Что расскажет нам анлас?

Гусли сменили ритм — мелодия стала явно не славянской. Всадник, соскочив с коня, заговорил — и речь его тоже была иного стиля: без рифм, с частыми аллитерациями. Он жаловался братьям-князьям, что, пока пас он своих коней, неведомая злая сила разорила кочевье, и нашел он стариков-родителей сгоревшими в пламени, младшего брата-юнца — лежащим у пожарища с копьем в руках, умершего от ран, верных псов — порубленными, а молодую жену и новорожденную дочь унесла злая сила невесть куда.

Чем на пожарище, Чадном и горьком, Мертвых оплакивать, Я снарядился В дорогу дальнюю, В дело праведное. Злую ту силу Выследить, Месть отомстить клялся я, За погубленных родичей Мертвым лечь, Иль вернуть любимую, Дочке не дать Рабыней вырасти Под плетью вражеской. Наши отцы Спины прикрыли В битве яростной Друг другу накрепко, Смерть отвели Друг от друга оружием, Звались они Побратимами до смерти. Жду я от вас По силам помощи!