Я - истребитель
Шрифт:
Пока он описывал наши приключения под восхищенные возгласы слушателей, я анализировал, что мне рассказал Хромченко.
Кроме всех МиГов не вернулось три «таира». Доклад вернувшегося с налета Сомова дал понять, что случилось. Нас ждали, ждали до вечера. Никитин так и сказал:
— Не такой Суворов, чтобы задерживаться, вернется он, просто чую, что вернется.
Говорил он, конечно, Запашному, но один из бойцов подслушал, и этот разговор мигом разнесся по полкам.
Однако я не вернулся. Полки передислоцировались, так и не дождавшись нас. Кстати, налет вызвал положительную реакцию
Самое интересное, наблюдатель сделал снимки не только аэродрома, но и некоторых эпизодов нашего воздушного боя. Это нужно было, чтобы определить боевые возможности «Таиров».
— …ну а как мы сели, вы видели.
— Да-а-а-а. Поносило вас, — протянул Хромченко.
— А ты думал? Ни дня без приключений! Война! — ответил я.
Облизав ложку после тушенки, я вытер ее тряпочкой и убрал на место, за голенище сапога.
— У вас связь есть?
— Да откуда?! Все уже смотали и убрали! — отмахнулся Хромченко.
— Вот и мы тоже сколько ни вызываем, не отвечают. Может, рация неисправна?
— Не знаю. Я когда уезжал, все нормально было, да и не заходил я к радистам.
— Тогда мы в часть, может, еще на завтрак успеем. Время семь утра всего. И про диверсантов не забывайте, колонну-то я расстрелял в десяти километрах отсюда.
— Да понял я, поостережемся. Ну давай тогда, в части увидимся, — пожал мне руку Хромченко. Распрощавшись с бойцами, мы с напарником сели в «мессеры» и пошли на взлет.
— По карте аэродром прямо под нами. Видишь что-нибудь?
— Нет. Хорошо замаскировались. Опустимся ниже?
— Умный больно. Про зенитки не забывай. Там две батареи теперь, не считая мелочи.
— Что делать будем?
— Уходим в сторону и на бреющем возвращаемся, там они не успеют сориентироваться, как мы сядем.
— Хорошо.
Так и получилось. Когда мы появились на виду у зениток, шасси были уже выпущены, и мы, спланировав, сели на аэродром. Теперь уже были видны стоянки с самолетами, укрытыми маскировочными сетями и срубленными ветками. Используя не сильно упавшую скорость, повернул к тому месту, в котором безошибочно опознал штаб полка. Заглушив двигатель, позволил истребителю катиться. От леса к нам бежали люди, некоторые с оружием в руках. На ходу откинув фонарь, отстегнул привязные ремни и, встав, помахал рукой.
Когда ко мне подбежал Никитин, «мессер» уже остановился. Я, хлопнув его по боку, сказал знаменитую фразу:
— Вот, товарищ майор, принимайте аппарат, махнул не глядя.
И непонимающе посмотрел на Никитина, согнувшегося от смеха. Рядом хохотали остальные встречающие. Мне это казалось странным, поэтому я с недоумением посмотрел на командиров.
— Качай его, ребята! — выкрикнул кто-то, и не успел я рта открыть, как меня вытащили из кабины и вместе с парашютом стали подбрасывать в воздух.
О причине такой странной реакции мне позже рассказал Никифоров.
Оказалось, Никитину приснился сон, который он рассказал остальным командирам:
«…Занималась утренняя заря. Командиры обоих полков
— Ладно, отцы командиры, хватит горевать. Может, вернется еще наш найденыш, — произнес особист, делая вид, что рассматривает порозовевший горизонт. Услышав в ответ сдавленное шипение, он опустил взгляд. Глядя округлившимися глазами ему за спину, майор Запашный тыкал растопыренной ладонью куда-то в небо, будто отгоняя голубей. Никитин молчал, но вид имел не менее потрясенный.
Резко крутанувшись на пятках, политрук развернулся и застыл, выронив папиросу. Над дальним краем аэродрома, освещаемый розоватым светом утренней зари, кружил танк!
— Тэ четвертый, — выдохнул Никифоров. — Ё-о-о-о… Немцы! Десант!
И потащил из кобуры ТТ. А немецкий танк, сделав мертвую петлю, бочку и зайдя на полосу с фирменной суворовской спирали, уже катился через поле прямо к РП, погромыхивая гусеницами и постепенно замедляясь. Наконец в десяти шагах от потрясенных командиров он остановился. Чуть погодя люк на башне откинулся, и показалась чумазая, но довольная физиономия Суворова. Высунувшись по пояс и хлопнув левой рукой по броне, тот устало произнес, глядя в глаза Запашному:
— Товарищ майор, принимайте агрегат, махнул не глядя. — И, помотав головой, добавил: — Но на эту… на это… В общем, на этот утюг я в жизни не сяду! Не разгоняется, вверх не идет, на виражах сыпется…»
Я только тогда понял странную реакцию на мои слова, выразившуюся в форменной истерике у бойцов и командиров. Оказалось, про сон комполка знали уже все.
Кстати, к моему удивлению, игры «махнемся не глядя» в то время не существовало. Я это случайно выяснил. Так что с моей легкой руки сперва по санчасти, а потом уже по полку, дивизии эпидемией пошло новое развлечение. Менялось все. Форма, сапоги, губные гармошки… Один лейтенант в штабе дивизии махнул не глядя «лейку» на трофейный мотоцикл. И опять я виноват! Но по крайней мере теперь все знали, что означают слова «махнем не глядя».
После того как меня перестали кидать в воздух и потребовали рассказа, что с нами случилось, меня перехватил Никифоров и объявил народу, что мы все расскажем позже, а пока отправляемся к нему.
Все летчики, побывавшие в тылу у немцев, проходят через особистов, не обошло это дело и нас. С Карповым было посложнее, все-таки он побывал в плену, но и с ним разобрались. Его даже от полетов не отстранили.
Кстати, мое сообщение, что экипаж Ламова тоже был с нами и перелетел линию фронта на «шторьхе», вызвал бурную реакцию. Немедленно был оповещен штаб дивизии. Как только они сядут, если уже не сели где-нибудь, нам сообщат.
Едва Карпов после стандартного опроса вышел из землянки, Никифоров накинулся на меня. Пришлось поминутно рассказывать, что происходило, как только мы взлетели вчера рано утром с нашего прошлого аэродрома. До последней минуты рассказывать.
Прежде чем начать рассказ, я достал из планшета карту:
— Вот в этом месте я расстрелял три полуторки…
— Подожди-ка, это же наш тыл?! — прервав меня, озадаченно сказал Никифоров.
— Ну да. Так вот те, кто ехал на них, вывесили опознавательные знаки. Немецкие кресты.