Я - истребитель

Поселягин Владимир Геннадьевич

— Хорошая песня. Но в эфир ее нельзя, цензура не пропустит, а на пластинках пойдет на ура, — ответил он, выпустив очередное колечко дыма.

— Жаль, — искренне сказал генерал.

Насколько я понял их разговор, Жигарев хотел, чтобы я спел ее в радиоэфире, комиссар же возразил, что не разрешат. «Я — ЛаГГ-истребитель» они тоже забраковали. Нельзя петь про погибшего летчика. Позитива нет. После некоторых размышлений, показав, что мой репертуар они знают неплохо, решили остановиться на «Первым делом самолеты, ну а девушки потом». Конечно,

это только их мнение, решать будут в Москве.

Через полчаса мы с Никифоровым, которого отправили вместе со мной, и еще с пятью пассажирами транспортного «Дугласа» на закате вылетели в Москву.

— Подлетаем! — услышал я вопль в ухо от сидящего на жесткой лавке соседа, военинтенданта с толстым портфелем в крепко сжатой руке.

«Заснул все-таки!» — подумал я и потянулся.

Посмотрев в иллюминатор, не увидел ничего — все окутывала темнота. Время прилета, по моим прикидкам, было около часа ночи. В салоне царила такая же темень, так что возможности посмотреть на часы, проверить, угадал ли, не было.

Постоянно накатывала невесомость, из-за которой страдал тот полковник — я не видел, но слышать слышал. Хорошо, что кто-то из экипажа догадался дать ему ведро, а не то пришлось бы отмывать салон.

Легкий толчок известил, что посадка прошла успешно. Ревя моторами, мы катились по ночному аэродрому. Кое-где посверкивали посадочные огни, которые прямо на глазах гасли, остался только один, именно к нему двигался наш самолет.

Высадка прошла довольно быстро и деловито. Два человека, что нам подали трап, разбили пассажиров на две команды и показали, куда идти. Одна группа — это мы с Никифоровым, другая — все остальные. У диспетчерской уже ждала черная «эмка». Цвета я, понятное дело, не разглядел, ночь все-таки, да и на аэродроме жестко соблюдали режим светомаскировки, просто предположил.

— Старший лейтенант госбезопасности Никифоров, лейтенант Суворов? — спросил водитель, стоявший у двери.

— Да, это мы, — ответил особист.

— Попрошу предъявить документы, — велел водитель.

«Строго тут у них!» — подумал я, тоже протягивая удостоверение.

Мазнув по моему лицу лучом фонарика, водитель спросил:

— Ваши вещи?

— У нас нет вещей, — коротко ответил Никифоров.

— Тогда попрошу в машину.

Ехали мы где-то около часу, за окном ничего интересного. То есть та же темнота, и только редкие патрули мелькали в свете притушенных фар.

— Приехали, товарищи командиры. Комната для вас уже забронирована. В десять утра за вами приедут, так что ожидайте.

Мы вышли из машины и направились к затемненному входу в какое-то большое здание.

Никифоров действовал уверенно. Подойдя, он попытался открыть дверь, но, поняв, что она закрыта, стал бухать в нее кулаком, пока она не приоткрылась и не выглянул мужчина в полувоенном френче с фонариком в руке.

Осветив нас, он спросил:

— Никифоров и Суворов?

— Это мы, — ответил особист.

— Прошу

за мной.

Мы быстро зарегистрировались и в сопровождении мужчины, оказавшимся портье, направились на третий этаж, где находилась наша комната.

Быстренько скинув новенькую форму, что мне выдали вместо старой, изгаженной при побеге от немецких диверсантов, я пошел умываться, пока Никифоров, закрыв тяжелые портьеры, осматривался, используя пару свечек.

— Даже горячая есть! — сказал я, выходя.

— Да? — удивился особист и тоже прошел в ванную.

Точно не помню, существовали ли в то время, то есть в теперешнее, комнаты с ваннами. Наш номер хоть и был двухместный, но санузел имел имел. Генеральский, что ли?

Меня это, если честно, мало заботило, я хотел спать, поэтому вырубился сразу, как только моя щека коснулась белоснежной подушки. Меня не разбудил даже Никифоров, который, вернувшись, стал устраиваться на своей кровати.

— Вставай, нам через час выходить. — Особист, толкнув меня в плечо, отошел в сторону, что-то напевая.

Быстро сев, я протер глаза и спросил сонным голосом:

— Сколько времени?

— Почти девять.

— Угу. Я ванную, — сказал я и, подхватив со спинки стула выданное полотенце, направился в туалетную комнату. После завтрака в ресторанчике на первом этаже за нами пришли.

Раздавшийся стук в дверь вырвал меня из полудремы. Пользуясь солдатской мудростью, я пытался урвать сон где только можно и сколько можно.

С интересом читавший газету Никифоров поднял голову и посмотрел на меня.

Щелкнув курком, я пожал плечами, после чего с недоумением посмотрел на пистолет в своей руке. Хмыкнув, убрал маузер с глаз долой, прикрыв его полотенцем.

«Надо же, фронтовые рефлексы и тут действуют!» — мысленно покачал я головой.

Положив на стол газету, Никифоров встал и подошел к двери.

— Добрый день. Это номер лейтенанта Суворова? Я правильно попал?

— Правильно. Вы кто?

— Я из ГлавПУРа РККА, назначен куратором к лейтенанту Суворову на все время пребывания в Москве. А сейчас буду сопровождать его на Всесоюзное радио. Машина уже внизу.

— Да? Попрошу предъявить ваши документы, — приказным тоном сказал особист. Он был в полной форме ГБ, которую, как и я, получил перед вылетом. Так что посланник немедленно предъявил удостоверение.

— Хорошо, мы сейчас спустимся, — ответил особист, возвращая документ.

— Мы? Извините, но у меня приказ доставить только Суворова, но, насколько я понимаю, вы им не являетесь, не вижу сходства с газетными фотографиями…

— Я старший лейтенант Никифоров, сопровождающий лейтенанта Суворова. На лейтенанта уже было совершенно несколько покушений со стороны немцев, так что меня приставили к нему в качестве охраны, — достаточно емко ответил особист, приглашая гостя войти.

— Да?! — искренне удивился вошедший в комнату парень лет двадцати пяти в форме младшего политрука.