Я из огненной деревни…
Шрифт:
Вот все свое страдание пересказала. Може, я и лишнее что сказала? Я неграмотная. Извините…»
МАТЬ И СЫН. СЫН И МАТЬ
1
Минская область, Копыльский район. Рулёво — даже и деревней неудобно назвать: три хаты на опушке, поселочек, однако и он отмечен памятником жертвам еще одной карательной экспедиции 1943 года.
Лизавете Иосифовне
«Говорят, что едет карательный отряд. Из Песочного много людей сюда приехало, укрыться. А они, немцы, ехали не по дороге, а болотами — хотели захватить всех Приехали, нашли, значит, много чужих людей А эти люди решили, что если едет карательный отряд, дак мы скажем, что из этой деревни. Было большое гумно колхозное, а земля тогда уже была разделена, дак они решили, что мы это все молотим тут. Пошли наши мужчины молотить туда, и эти пошли, из Песочного.
А немцы, как приехали, дак в каждом доме спрашивают семью, жителей дома. Мы помещались у тетки, у нас своего дома не было. Муж, сын и я. А у тетки было две дочки.
Мой муж с сыном тоже пошел туда молотить. В гумне люди хотели спрятаться по норам, но не успели. Немцы открыли двери. Кто успел цеп схватить, тот — будто молотит, а кто и не… А в домах они, немцы, спрашивали: „Где мужчины?“ А моя тетка говорит, что молотить пошли. А две из Песочного, учительницы они были, сидят на печи. Я уже им сказала: „Хоть бы вы что вязали…“ Немцы спрашивают:
— Где хозяйка? А тетка говорит:
— Это у меня две дочки, и еще племянник с женой живет, а у них — сын.
— А эти кто две?
Она говорит, что это люди из Песочного.
— А чего они у вас тут? Она говорит:
— Тут мои девчата, и они приехали с прялками. Что ж иначе говорить?
Они ко мне:
— Где муж?
Им мужчины нужны были. Я говорю:
— Молотят там, в гумне.
— Пойди позови. Я пошла, позвала.
— Партизан? — спрашивает. А он говорит:
— Пан, какой же я партизан? Вот спросите у хозяйки, мы совместно живем.
А были немцы, и были полицаи.
— А это кто? Он говорит:
— Это из Песочного. Вот у тетки дочки, они — подруги, дак они пришли к ней.
И немцы у мужа спрашивают:
— А когда они пришли? Он говорит:
— Сегодня.
А те говорят:
— А мы тут уже целую неделю живем.
Уже не одно пошло. Им верят, а ему нет. А березовая палка здоровая, лучше, чем у меня во, да с набалдашником. И давай они его бить… И столько били, что прямо он черный весь был. А тот палку в сторону отставил и другому говорит:
— Застрелить.
Вижу я, что беда, давай просить:
— Пан, это неправда — они сегодня пришли. Пойдите вы поглядите: они из
Они и пошли глядеть.
И пришел уже вечер.
У тетки дом большой был, и их собралось человек пятьдесят. Наносили соломы. А мы на кухне поместились. На полу около печки посадились и мы, и возчики, что их привезли. Я у одного этого человека и спрашиваю, у возчика:
— Дядька, где они, что делают? Дак они говорят:
— Ничего.
А другой говорит:
— А, в Песочном? Одну девочку убили и дом спалили…
Ну, у меня уже мысль плохая, если они так сказали.
Долго не ожидая, приходят и спрашивают по-польски:
— Где господаж?
А он же сидит рядом со мной. Он говорит:
— Я.
— А ну вперед!..
Поскольку они говорили, что застрелят, дак я ж и посчитала, что берут застрелить. Он поднялся и говорит:
— Прощайте все. Куда забрали, не знаю…
Погодя видим — детдом горит. Думаю я: видать, туда его завезли. Там убили…
Еще тихо было назавтра, а я все чувствовала, что будет плохо.
А там у нас сарайчик был, где стояла телка и кабанчик. Дак я говорю сыну:
— Идем туда. В случае чего, дак мы в лес.
Не успели мы дойти туда — уже выстрел получился.
У нас была в сене, в сарайчике, нора пробита, — дак сын говорит:
— Мама, я полезу туда. — Потом я говорю:
— Не, ты лучше лезь наверх, а я — за тобою.
Он лезет, а два немца входят как раз… Дак я его — за ноги. Лопочут они черт их знает что. А я им говорю:
— Пан, я даю есть корове.
А они говорят по-немецки. И давай нас толкать, сына и меня. Так вот сарайчик наш стоит, а так вот — то гумно большое, где они молотили, мужчины. Уже двери открыты. И стал такой большой снег идти! Дак они, немцы, один за него, а другой за меня. Втолкнули в то гумно. И дали два выстрела. Сын побежал, а я упала. Так упала, не ранили. Мне не больно. А в сына, видать, попали, что и не ойкнул. Такая мысль у меня мелькнула…
Вопрос:— А сколько ему лет было?
— Четырнадцать лет было.
Стало гумно гореть… А там семь хозяев складывались. Снопы. Дак там все перемешано… Как я упала, дак еще и соломы на себя натянула. Когда солома стала гореть, дак я думала, что я лежу у стенки, под оконцем, через которое шел приводной ремень молотилки. Подымаюсь к этому оконцу и гляжу — они стоят. А впереди постройка горит, и это же гумно горит… А там еще из гумна в поднавес, где молотилка, большое окно, и оно колючей проволокой перекрещено. Попробовала я один виток — еще вот раны остались — один виток был с гвоздем, дак оторвался, а другой — с пробоем — никак. Все — не вылезешь! Да если б это человек нормальный, а то ж весь…