Я – Кирпич
Шрифт:
Сколько это продолжалось? Не очень долго: ощутив рассвет и усталость, я опустил сирингу, зажатую в правой руке и сказал вслух:
– Довольно!
И внезапно увидел, что стало светло, потому что рассвет вступил в свои права и потому что пока еще бледный небосвод почти весь оказался к этому времени освобожден от нижнего слоя облаков… Лента по-прежнему была видна… мне видна, типа избранному из немногих: она лежала предо мною и при этом словно бы текла куда-то на юг… Или на север?.. Взгляду не понять… Нет, на юг, я твердо понимаю, что на юг. Я осязал обострившимся сверхчутьем, что там дальше, в любую сторону пойти, Лента ныряет вглубь и течет как бы под землею, а здесь, на Елагином, выпячивается горбом наружу… Да мне глубоко чихать, что она требует добавочной сакральной
Сиринга, что мне с нею теперь, не выбрасывать же? Куда ее, в планшетку?.. Вроде бы уместится… должна поместиться, если наискось ее…
– Букач, не будешь возражать против соседства?
Похоже, что с каждым днем и даже с каждым часом я все лучше понимаю и чувствую маленькую нечисть, когда-то давно, в другой жизни укусившую меня за палец, а теперь принадлежащую мне душой и телом. Хотя, нет… души у нее вроде бы нет, да и с телом проблемы по большому счету…
– Как прикажешь, о Великий!
Да, точно, я ее чую: возражать она мне как бы и не смеет, но – явно будет тяготиться этим соседством… Для нее моя серебряная дудка – нечто вроде палаческого топора, да и не любит нечисть серебра. Потерпит, у меня тоже от нее пощипывает в кончиках пальцев. Хотя… Если упереться ладонями в торцы сиринги да поднажать… Опа! – она уже маленькая серебряная лепешка! В джинсовый кармашек ее. Серебро не в досаду мне, стало быть, я человек, а не этот… нечистый, типа… Это хорошо.
– Так удобнее, кроха?
– Да, о Великий! Как ты добр!
Пора в путь. Чувствуя себя добряком и победителем, я все же не посмел даже одною ногой наступить на Ленту, просто перешагнул и как бы услышал, ощутил исходящие от нее токи: слепая жадность, равнодушие, беспощадность… и грозная неиссякаемая мощь! Однако же, я был слегка безрассуден, играя с Лентой в индуктора-перципиента… Ладно, поздно бояться, все обошлось, я молодец.
Странное существо человек! Шел я сюда пешком от самого дома, это от угла Испытателей и Серебристого, да еще кружным путем, дрался по пути со всякой нечистой шантрапой, экспериментировал с видимостью-невидимостью, лечил физические и психические болячки пьяницам – и все было если не в кайф, то и не в напряг. А сейчас во мне сил полно по-прежнему, но кажется невыносимой мысль пилить обратно пешим порядком. Я не устал… но выдохлись ощущалища в моем головном мозгу, не желаю никаких новых утренних впечатлений, даже есть не хочу, а хочу домой, к ноуту и креслу.
Вот тут-то мне и пригодились небольшие оставшиеся деньги в карманной заначке: до Старой Деревни я пешком дошел, проехал одну остановку до Пионерской, а там на трамвае две остановки…
Напрасно я добывал-выковыривал ключи из тесных джинсов, напрасно водил не глядя большим пальцем по краям ушка большего из них – у меня два ключа на связке, но пользуюсь всегда одним – чтобы выемка на ушке смотрела вверх… да, напрасны были все мои предвкушения скромного домашнего уюта: дверь была не заперта… В первое мгновение обожгла досада на самого себя: раззява, закрыть забыл!.. Но – нет же! Я отлично помню, как запирал… И замок взломан, язычок замка на четверть торчит… Блин!
Я ринулся в полутьму, без страха, ибо чуял, что нет в квартире ни людей, ни этих… нечистых… но в сильной тревоге: документы!.. деньги!.. Дэви!!!
Когда в твое жилище вторгается чужие или посторонние люди, пусть и с разрешения, а паче – незваные, всегда в дом проникает вместе с ними и остается после них ощущение разрухи, беспорядка, чего-то неправильного, унизительного и навевающего тоску, если даже вся разруха – это обувная ложка не на своем месте. Не знаю как у других – а у меня так. Нет, я не педант, и далеко не всегда предметы, составляющие мой домашний уют, знают свой порядок и ранжир: сегодня, к примеру, чайник с кипяченой водой стоит на полу, а завтра на столе, постель бывает собрана и убрана с глаз долой, а бывает, что и неделями разобрана и готова к употреблению, иногда ноут мой с утра и до вечера на кухне дежурит, ждет внимания моего, но чаще он под рукой, даже если я за десктопом сижу, монстров по пустыне гоняю…
Унижение еще большее, чем во время воспитательского шмона по тумбочкам и кроватям.
Итак, взломали квартиру и обнесли. Мою. Надо это осознать. Первое, что бросилось в глаза – отсутствие ноута и десктопа. От настольного компа взяли только системный блок, а монитором, принтером, сканером, колонками с сабвуфером – побрезговали, что наводит на размышления… Деньги! Деньги в основном тайнике целехоньки, полный лимон «пятками» и «косушками» в шести запечатанных стопках… Планшет тоже пропал, аналогично и молескин, которым я так и не приучился пользоваться… Да, тоже сгинул, вместе с кожаной обложкой… Деньги, что были в карманах верхней одежды на вешалке – исчезли, на книжной полочке – тоже туда же… Золота и драгоценных камней отродясь у меня в заводе не было… Вывод элементарен: приходили за электронными носителями информации, а денежки взяли попутно – если уж преступать со взломом, так чего уж там стыдиться… это как раз по-человечески понятно… Молескин – бумажный носитель, но и он изъят, но с ним они поторопились, ибо кроме кривых рожиц и убогих геометрических узоров… Ох, ты! На рабочем столе моего компа лежали файлы с телефонами знакомых девиц… и вообще… Ладно, об этом после подумаем, еще что? Дэви. Да, они за Дэви явились, и за моим интересом к общественным насекомым… Тоже какая-то такая нечисть получается, но только уже без мистики, рукодельная, сугубо человеческая, я бы даже сказал – «кривая» по отношению к настоящей, сакральной. Первым порывом было звонить по ноль два, в ментовку, вторым – мчаться на Васильевский (сразу вспомнился давешний сон про домушника, съеденного заживо крысами, и насчет взлома – тоже вещий оказался), проверять запасное мое жилье, но я погасил в себе и первый, и второй, а сам пошел на кухню, ставить чайник. Вскипел.
Я весь из себя такой спокойный, сижу на диване, чаек с сахаром попиваю, вот только моя любимая синяя кружка с красным «роллинговским» языком на борту почему-то крупно задрожала в левой руке… и в правой руке, пришлось держать ее в обеих ладонях, чтобы чай на пол и на джинсы не расплескивать. Странное дело: ну, да, обнесли, дело житейское, хотя и не обыденное. Но ведь гораздо реже, круче, страшнее, удивительнее, невероятнее – сражаться с демонами в ночи, волшбу творить, убивать нечисть целыми батальонами… а с одной, типа домашней клевреткой, даже разговоры вести… У меня есть смартфон, а в нем Интернет. Уже кое-что. Если они меня пасут по всем направлениям – значит, и телефон прослушивают. А может, и не прослушивают: в городе-то, в эту ночь, они за мною не следили. Ладно, предположим, что прослушивают. И плевать. Я могу, слегка прищурившись на свои четыре с лишним дюйма экранчика, бродить по Сети и задавать ей вопросы, это уже прорыв блокады. Я могу достать из кармана… а!.. я ведь его на табуретку выложил – смартфон и прослушать все то, что записалось на диктофон этой ночью. Пока чай пью, и мыслей в башке нет – буду слушать.
Прослушивание пришлось отложить на несколько минут, потому что из трубки моей выветрилась вся зарядка, но это поправимо.
– Букач! Почему, интересно, ты всегда норовишь чуть сзади меня пристроиться, а? Как бы стремишься выпасть из моего прямого поля зрения в периферийное?
– Не гневайся, о Великий!
– Я пока не гневаюсь, блин! Я вообще редко гневаюсь, я просто спрашиваю тебя внятным русским языком! Способна ответить?
– Как прикажешь, о Великий!
– Приказываю отвечать, постарайся делать это развернуто и без речевых реверансов.
– Рада служить, о Великий!
И замолчала. Сидит, такая, на спинке компьютерного кресла – серенькая красноглазенькая на черном – и преданно заглядывает мне в профиль повернутого к ней лица, в левое око над левой щекой.
– Ну, что молчишь? Я ведь велел развернуто отвечать?
– Не гне…
– И без просьб не гневаться! Ну?
– Боязно, о Великий. На крюкушки-то не смею.
– Чего именно боязно? Быть в поле моего зр… быть у меня на виду боязно? Куда не смеешь?
– Да, о Великий.