«Я крокодила пред Тобою…»
Шрифт:
– Бли-ин, супер! Давай зайдем к ней, спросим! Пошли до ларька со мной!
– А че в ларьке?
– Пива родителям, себе тоже че-нибудь возьмем.
– Давай.
Машка протянула записку в окошко. Продавщица, ничуть не удивившись, прочла, загрузила требуемое в пакет, отсчитала сдачу. Девочки перешли дорогу, звеня тяжелыми пакетами и таща за собой упирающуюся Муху, та, как всегда, не нагулялась и «делала вид, что еще не доделала свои дела», как говорила Машка.
– Смотри, дядя Паша твой! Здрасть, дядь Паш!
– Привет, девчонки! Привет, Машунь!
– Привет, дядь Паш! А мы в ларек ходили за пивом.
– Ясно, – не удивился Пашка. – Как мама?
– Нормально. Отдыхает. А ты куда?
– А я в гараж. Маме-Олегу привет!
– Давай, передам. Пока!
***
Паша,
с модными висячими усами и длинными волосами. Друзья-болгары, учившиеся с ним на одном курсе, подарили ему немыслимые бежевые брюки-хэбэ в обтяжку и научили готовить помидоры «по-български». Берешь банку помидоров в собственном соку, вываливаешь их в глубокую миску, добавляешь нарезанный тонкими кольцами репчатый лук, крупно молотый черный перец, соль и растительное масло, лучше подсолнечное. Можно с запахом семечек, кому как по вкусу. У Марины в семье делали с маслом без запаха. Потом настоявшуюся ароматную жижу замакивали мягким хлебом. Еще болгары Костя и Коля подарили Пашке деревянную ложку, на которой было выжжено паяльником «Исчи мъясо». Маринке очень нравился Костя, нравился прямо не по-детски. Она очень сокрушалась, что ей только шесть. Костя это видел и смеялся над «невестой». Смех смехом, а Маринка всерьез думала предложить Косте ее дождаться, ну, пока вырастет хотя бы до шестнадцати. Но Костя после учебы вернулся в Софию, и Маринка, погоревав, стала присматриваться к детсадовским однокашникам.
Паша отслужил в Германии. Это Марина так думала, ей так сказали. На самом деле Паша послужить успел совсем чуть-чуть. За неуставные отношения он почти сразу на весь срок загремел на губу. Ему показалось, что офицер как-то невежливо к нему обратился. Без уважения, что ли. И врезал ему по физиономии. Солдат – офицеру. Скандал замять не получилось, но в послеармейских байках эта часть истории почему-то Пашей никогда не упоминалась.
Пока Пашка служил, ему писала миловидная Леночка, девушка, с которой он учился с первого класса. Высокая, очень худая, с «бабеттой», которая делала ее еще выше. Лена очень хорошо училась, была активна в общественной работе, хотела сделать карьеру по комсомольской линии и очень нравилась Ивану Ивановичу.
– Вот девчонка молодец! Знает, чего хочет от жизни. Жена тебе такая нужна!
После окончания физфака Лена преподавала в школе физику. Писала Паше в часть и ждала его из армии.
Приглашений на свадьбу разослали штук семьдесят. Тринадцатилетняя Маринка накануне свадьбы, засыпая, услышала через стенку странный разговор.
– Отец, не могу я… Пойми!
– Ты что творишь?! Ты не понимаешь, КАКИЕ люди приглашены?! Завтра свадьба, неделю назад все приглашения разосланы! Что за блажь, понимаешь!
– Отец, пожалуйста!.. Я не хочу…
– Закончен разговор!
– Папа…
…Ба-ба-ах дверью!..
«Неужели?.. Ой, Пашка, ни фига себе,.. – сон Маринки как рукой сняло, – надо Оле рассказать».
– Оль, открой!
– Ну че там? Лаются?
– Ага, вроде, Пашка жениться не хочет. С папой говорил.
– Да я давно знаю. Сам дурак, дотянул до этого. Хотя мне его жалко. Это ж навсегда. И Ленку жалко. Тоже дура, все знала и глаза закрыла.
– Что знала?
– Что надо, тебе знать не надо.
***
Теперь за Пашу думала Лена, они все-таки поженились. Тамара Николаевна была очень рада за сына, и Лена ей нравилась, не вертихвостка, серьезная, воспитанная. Пашка был маминым любимчиком, Оля это чувствовала, это было видно даже Маринке.
– Такой лапочка был в детстве, такой красивый, вылитый херувимчик! – умилялась Тамара.
К пятидесяти годам «херувимчик» весил
– Дело, конечно, ваше, но любить его как своего я не буду.
– Да зачем вам эта канитель с усыновлением? Живите для себя, делайте карьеру. Вот придумали, тоже, из детдома. Чужой же совсем! А если от алкашей? Или наследственность? – Иван Иванович, редчайший случай, супругу поддержал.
«У меня своя наследственность – всем наследственностям наследственность», – подумал Пашка. Но сильно не расстроился, видимо, не очень-то и хотел.
Пес Минька был единственной его искренней привязанностью. Он всегда сам гулял с собакой. Марина частенько издалека наблюдала, как по ту сторону речки-вонючки, протекавшей у их двора, огромный кобель-медалист, высунув на бок красный язык, тянет за собой еле поспевающего, семенящего Пашку с палкой в руках. Зрелище было то еще. Набранный к шестидесяти годам приличный излишек веса мешал Пашке резвиться наравне со псом. Но он по-честному занимался с собакой, и Минька на всех выставках занимал призовые места, не говоря уж о том, что все девочки-ротвейлерши мечтали родить Миньке детей. По паспорту он был Лорд Мистико, а Минькой – для своих. Минька прожил двенадцать лет. За эти годы к Пашке с Леной прибились еще две маленькие потешные дворняги – Бинго и Антей. Лена всегда гуляла с малышами, а Пашка – с Лордом Минькой. Помимо забот о своих собаках она каждый день готовила и носила еду без перерывов щенившейся суке, которая устроила для своих щенков гнездо под мостом, около трубы теплотрассы. Иногда щенков умудрялись пристраивать с Лениной помощью; она очень любила своих и безумно жалела бездомных тварей. Лена много раз хотела развестись, но так и не смогла на это решиться. Она жила своей любимой работой и надеждой исправить Пашку. Пашка жил собаками, водкой и надеждой повесить всех жуликов и воров.
– Дали бы ружье, всех бы, на хрен, расстрелял! И ни одного черного бы не оставил!
– Да чем же они тебе лично помешали? – Лена была миролюбива и терпелива ко всему происходящему в стране, мире и своей семье.
– А тем!
– Ну чем? Паша, чем?
– А ничем! Б…ь, понаехали! Так тебе, скотина, и надо! – злорадствовал Пашка, увидев несчастного водителя, растерянно стоявшего у своей разбитой в аварии машины. – Не умеешь ездить, сиди, сука, дома!
– Да он-то причем? Не его же вина?! Тебе что, его совсем не жалко? А если б ты так попал? – Лена искренне возмущалась равнодушием мужа.
– Какое, на х…, жалко?! Понакупили прав, собаки! Буржуи, олигархи, разворовали страну, б…ь!
– Паша, да причем тут страна? Мужика какой-то нахал на иномарке подрезал. Олигархи его, что ли, твои подрезали?
– Да пошли все на…! И ты туда же!
Так заканчивались все семейные разговоры.
Они ни разу не были вместе в отпуске, в последние годы вместе не ходили в гости. Друзья сначала их приглашали, но Пашка напивался и начинал всех обижать, невзирая на лица. Лене было очень стыдно, и все чаще она стала отказываться от приглашений, а потом друзья и вовсе перестали их вспоминать, планируя дружеские посиделки. Все праздники Лена проводила у Нины, своей старшей сестры. В отличие от ее семьи, семья Нины была образцово-показательной, дружной, крепкой и вечной. Муж Нины по молодости сильно пил, но смог бросить сам, без всяких кодировок и торпед. Мужик сказал – мужик сделал. Лена не переставала ставить Василия в пример, чем доводила до исступления и без того до предела раздраженного Пашку.