Я — Легион
Шрифт:
— Должен будешь, — полушутливо отозвался я, но мой собеседник, похоже, воспринял это за чистую монету. — Ты подниматься будешь, или я тут так и буду с протянутой рукой стоять?
— Извините, но я… это… вроде как зашкваренный, ко мне нежелательно прикасаться… уважать не будут.
— Да тебя ж только что этот мудила топтал. Или ты после него и зашкварился?
Я сказал это нарочито громко, во всеуслышание, пытаясь проверить пределы терпения здешней элиты. И хоть я явственно услышал в ответ на эту реплику скрежет зубов, но на меня снова никто
— Ой, зря вы так… — мужичок по кличке Штатив все-таки решился принять мою руку, и с натужным кряхтением поднялся с пола. Я помог ему взять костыль, и довел до своего матраца.
Там я опустился на него, приглашая хромого присесть рядом, но тот яростно запротестовал.
— Вы что! Мне нельзя! Меня же потом убьют…
— Но меня же не убивают, садись.
— Так это вас… — возразил Штатив. — А меня тут просто съедят. Боюсь, что за ваше вмешательство на мне и так жестоко отыграются. Тут и раньше жизнь была не сахар, а теперь и вовсе вилы будут…
— Ну раз так, то чего себя ограничивать? Приземляйся, подсластишь себе свой «не сахар».
— А, — махнул рукой хромоногий, — и верно! Невмоготу уже терпеть…
Он тяжело опустился рядом и вытянул ноги. Облегчение, которое Штатив при этом испытал, было для меня буквально осязаемым. Настолько этому человеку было тяжело и мучительно проводить дни напролет на ногах, что возможность присесть пересилила даже страх перед возможными проблемами в будущем.
— Э, Штатив, сучара, ты совсем оборзел?! Подскочил быстро, гнида пятилапая, ночью валяться будешь!
Ну-ка, кто это там такой смелый?! Кто еще не боится в мою сторону головы повернуть? Не уж-то сам Батя голос подал?
Я придержал рукой попытавшегося было подняться сокамерника.
— Я же тебе русским языком сказал, на меня даже не смотри.
— Я не с тобой базарю, так что захлопнись! Ты что, заступником тут заделаться решил?
Он ответил весьма резко и эмоционально, но все же ни рискнул употребить в мой адрес ни одного ругательства или оскорбления. Батя искренне боялся, что я отхлещу его прямо на глазах у всей камеры, как только что поступил с его приближенным.
— А даже если и решил, тебя это с чего взволновало?
Бедный зэк аж заискрился от злобы и ненависти, пребывая в пограничном состоянии, в котором ему хотелось меня жестоко покарать прям немедленно, но совершенно не было уверенности в успехе сего мероприятия.
— Хана твоей зверушке, и тебе тоже хана. — Только и смог выдавить он из себя.
— Да ну? — Притворно удивился я на уже десятую за этот день угрозу. — Да вы же псины ссыкливые только гавкать можете. А если нет, то почему кроме слов я от вас ничего еще не увидел?
Авторитет прямо-таки оскалился, глядя на меня бешенными глазами, и когда я уже решил, что окончательно его допёк, и теперь уж точно драке быть, он отвернулся
— Зря вы так с ним. — Подал голос Штатив. — Батя вам этого не простит…
— Ну так хорошо же. Скажи, пока я отсутствовал, они обсуждали, как будут меня прессовать?
— Э-э-э… ну, вообще-то да…
— Ночью собираются напасть?
— Да. — Честно ответил хромой. — А как вы узнали?
— Да что тут знать… я бы удивился, если б они придумали что-нибудь другое. Ты мне еще вот на что ответь, кто собирается участвовать в этом?
— Все…
— Что, прям все-все? И эти тоже что ли? — Я кивнул головой в сторону переминающихся с ноги на ногу заключенных, что как овцы в загоне бесцельно бродили по камере, обходя по широкой дуге шконки с блатными.
— Ну, я не видел, чтоб кто-то отказался. Идею поддержали единогласно.
— И ты тоже? — Подозрительно взглянул я на своего соседа.
— Да ну бог с вами! Кто ж меня спрашивать-то будет… я даже в обсуждении и не участвовал.
— Понятно. Тогда вот что, ты… кстати, как тебя зовут?
— Штативом кличут все.
— А нормальное имя?
— Генка я.
— Вот что, Гена, ты ночью спи крепко, глаза зажмурь посильнее, и ни при каких обстоятельствах не открывай. Я не знаю, подушкой там накройся, если они тут есть, или еще чего придумай. Договорились?
— Э-э-э… — хромой явно был растерян от такого моего требования, но счел за благо с ним согласиться. — Хорошо.
— Ну и ладушки. А ты как вообще сюда попал, Генка? — Мне, по сути, была неинтересна судьба этого человека, но раз уж выпал шанс скоротать время за беседой, то почему бы и нет?
— Да как-как… посадили меня в камеру, а там кровать у самого окна. Меня за ночь так сильно продуло, что наутро скрючился, и еле с кровати встать сумел. Ну мне что делать? Я пошел к вертухаям и пожаловался, что, дескать, у меня ноги больные, что мне нельзя под сквозняком спать. А те только посмеялись. Ну я рассердился маленько, нагрубил им, и вот я, собственно, в «клоповнике».
— Ну а в СИЗО вообще за какие заслуги загремел?
— Так можно сказать все из-за того же, из-за языка своего. Я ж, как видите, хожу неважно совсем. Работать не могу, и до последнего года у меня вторая группа была по инвалидности. Хоть какую-то копейку, но от государства получал. А тут на ежегодном подтверждении категории эти кишкомоты из соцэкспертизы мне заявили, что я теперь здоров, и не видать мне большее инвалидности. А я, верите, нет, и ста метров пройти не могу без костыля и передышек! Это они здоровым называют?! Вот я там и разругался с ними всеми в пух и прах… а потом председатель, самый главный из них, встал, начал орать на меня, хватать, да из кабинета пытался вытолкнуть. А я вроде как сопротивляться начал, да ненароком зарядил ему костылём прямо в лоб. Да так сильно попал, что у того сотрясение теперь.