Я летал для фюрера
Шрифт:
Несколько красивых девушек принесли нам поесть и угостили летчиков восхитительным завтраком прямо у самолетов.
Широкая взлетная полоса блестит на жарком солнце. Томми обработали ее бомбами несколько ночей назад, когда здесь приземлялись наши ночные бомбардировщики.
Я узнал, что старший лейтенант Гайгер, мой старый товарищ со времен Военной академии, тоже служит здесь. Сразу после моего телефонного звонка он приехал. Внешне он очень изменился, я едва его узнал, а он настаивает, что я нисколько не изменился. Гайгер — командир звена
В 13.15 объявлена тревога. Гайгер помахал мне, когда я выезжал на взлетную полосу. Над Антверпеном мы встретили «боинги» в сопровождении «спитфайров». Из-за моих «печных труб» мне нельзя вступать в бой с ними. Я хочу использовать их только в случае острой необходимости. Сейчас нужно дождаться удобного случая для атаки.
Я следую за «боингами», направляющимися на юго-запад двумя группами, стараюсь не очень к ним приближаться и жду момента, когда «спитфайры» полетят обратно в Англию.
Над Аахеном я получил возможность атаковать. Но до того как смог открыть огонь, они пробили мое левое крыло и отстрелили «трубу». Я едва удерживаю самолет в повиновении. В левом крыле зияет огромная пробоина. Боюсь, что поврежден лонжерон. От большой нагрузки крыло может переломиться. Я должен избегать резких маневров и попытаться выстрелить из второй «трубы».
Мои летчики тем временем прекрасно отстрелялись ракетами. Фюрманн и Фест попали по разу. Их цели (бомбардировщики) взорвались в воздухе. Остальные стреляли неудачно, насколько я могу судить. Моя ракета прошла по центру строя бомбардировщиков, но никого не задела.
Я развернулся и пошел на посадку в Бонне (Хангеларе). Немедленно заехал к ремонтникам. Они подтвердили мои опасения насчет того, что лонжерон моего левого крыла серьезно поврежден. Это выбивает меня из боев. В течение ночи на моем самолете поставят новое крыло.
Я медленно побрел через взлетную полосу к диспетчерской вышке. Возвращаются из боя «мессершмитты» и «фокке-вульфы». В общей сложности 30 самолетов сейчас пополняют боекомплект и запасы топлива. Все они входят в состав разных авиасоединений. Жаль, что большинство летчиков неопытны. Среди них нет ни одного командира группы.
Американцы опять бомбят шарикоподшипниковые заводы в Швайнфурте. Они прошли над головой на огромной высоте, направляясь на юго-восток.
Меня мучает мысль о том, что мой самолет непригоден для полетов. Я решил лететь на поврежденном самолете, несмотря ни на что. Игнорируя запрет механика, я загрузил боекомплект и заправился.
Я собрал всех летчиков, находящихся на аэродроме, и сказал им, что они переходят под мое командование. Мы поднялись в воздух вместе, большой, компактной группой в 17.00. Американцы в это время уже возвращаются домой. Я надеюсь доставить им много неприятностей.
Я должен обращаться с моим самолетом как с корзиной, полной яиц. Мы быстро
Я оказался в очень невыгодном положении, вынужденный лететь за группой бомбардировщиков несколько минут, не имея возможности для атаки. С тревогой смотрю на крыло с пробоиной.
Внезапно мой измученный самолет попал под град огня. Чувствуется запах пороха. Несмотря на это, двигатель работает нормально. Я уклонился, и стало чуть легче. Приблизившись на 100 метров к своей жертве, медленно прицелился.
Мой самолет содрогнулся от удара. Судя по звуку, снаряд попал в фюзеляж.
А сам я попал в цель. Самолет янки горит, отклонившись влево от основной группы. Пять парашютов выросли как грибы.
Неожиданно в мой самолет попало подряд несколько снарядов, меня закачало. Звук был такой, словно мешок с картошкой опорожнили в пустую бочку, в которой я сижу. Из двигателя поднимаются языки пламени. От дыма тяжело дышать, слезятся глаза.
Они все-таки добрались до меня! Проклятие!
Я отодвинул стекло, чтобы увеличить доступ воздуха. Дым становится плотнее. Горячее масло из двигателя течет по основанию крыла. Заложив широкий вираж, ушел от скопления самолетов. Я получил удовольствие, наблюдая за тем, как мой «боинг» разбился в горах Эйфеля. Огромный столб дыма взметнулся из соснового леса.
Вот это да!
Я выключил зажигание и подачу топлива. Термометр показывает, что температура в радиаторе и температура масла очень высока. Боже мой! Как разворочено мое левое крыло! Оно может сломаться в любой момент.
Пламя ослабевает. Пожар прекратился. Я включил экстренную деблокировку и откинул люк. От стремительного потока воздуха у меня перехватило дыхание. Ветер чуть не сорвал с меня шлем и подхватил шарф на моей шее.
Должен ли я прыгать? У моего «Густава» множество пробоин, но он все-таки летит.
Я остановил пропеллер и начал планировать. Двигался на восток, теряя высоту. Ветер свистит над крыльями и фюзеляжем, а я обливаюсь потом. Впереди река Рейн, серебряная лента, пересекающая иссушенное солнцем поле. Широкая равнина Рейнланд пышет жарой.
4000 метров. Если мне немного повезет, то я смогу добраться до аэродрома Хангелар, недалеко от Бонна.
3000 метров. Кажется, я теряю высоту слишком быстро. «Мессершмитт-109» — это не планер.
Как там мой двигатель? Я включил зажигание, выровнял крен, опустил нос, чтобы увеличить скорость движения вперед. Двигатель загрохотал и заскрежетал, но завелся.