Я люблю Капри

Джонс Белинда

Мама специализируется на разведенках, которые вновь хотят разбивать сердца. Они валят к ней толпами, глаза, опухшие от слез, никакой уверенности в себе, а на лбу написано: «Почему он меня бросил?» Два часа спустя они выходят из магазина заново родившимися — сексуальными и недоступными тигрицами. Как только они появляются, мама, дабы они почувствовали себя испорченными декадентками, предлагает им бокал шампанского и уговаривает признаться, чего они больше всего боятся: «На меня больше никто не обратит внимания» — «Что скажут соседи?» — «А вдруг меня у бол тают потратить две тысячи фунтов на новый гардероб?», и принимается за работу. И дело совсем не в одежде. Она дарит им новое отношение к жизни. Иногда они приходят обозленные, с

желанием обесцветиться под платиновую блондинку и одеться, как нахальная барменша, чтобы отпраздновать независимость и показать этому неудачнику мужу, который сбежал с молоденькой, что он потерял, но мама предлагает им более стильную альтернативу, так что обычно через пару месяцев они возвращаются и рассказывают, что «он приполз на коленях». В девяти случаях из десяти он им к тому времени больше не нужен, они просто хотели посоветоваться, что взять с собой на отдых в Барбадос, куда они отправляются с новым другом. Так что, может быть, ее работа не такая уж и никчемная.

Меня притягивает мерцающее сияние отдела вечерних туалетов, я с шелестом прохожу мимо волшебных созданий, населяющих его, и понимаю, что вот такие, достойные «Оскара», наряды я смогла бы носить только здесь, в этом магазине, и нигде больше. Где еще я смогу задевать плечом или подолом людей, облаченных в творения Кристиана Лакруа или Бен ди Лизи? [17] Ничего более роскошного, чем «Спар», [18] я не посещала уже чуть ли не полгода. Хотя на Капри, конечно, такие вещи надевают, отправляясь на прогулку в горы.

17

Модельеры и производители одежды от кутюр.

18

Магазин повседневной одежды.

Я бочком пробираюсь обратно к маме и слышу, как она объясняет клиентке, что той больше подходят чистые и яркие изумрудные оттенки, чем грязноватые хаки или бледные салатовые. У нее настоящий дар, — как дегустаторы духов с их невероятно чуткими носами и дегустаторы вина с их чувствительным нёбом, мама удивительно точно умеет описать оттенок цвета. Она не назовет рубашку красной — нет, это будет цвет мака или пламени, кетчупа или помидора. Определенно, тут есть большая разница. И она имеет значение. По крайней мере, для нее. Если я говорила в детстве, что эта штука, например, желтая, она всегда просила уточнить — как яичный желток или как примула. А я отвечала в замешательстве: «При чем здесь еда и цветы? Оно просто желтое, мама».

Я думаю, для мамы мир богаче цветами, чем для остальных, — она, несомненно, упустила свое призвание, ей надо было придумывать названия для губных помад. Она высоко ценит Кельвина Кляйна: [19]

— Замша, имбирь, саман — великолепные названия для нейтральных цветов!

И «Клиник»: [20]

— Воздушный Поцелуй. Вересковая Луна. Янтарное Стекло — они замечательно передают ощущение легкого сияния.

Но вот Элизабет Арден. [21] по ее мнению, со своей коллекцией «Лип-лип ура!» просто сошла с ума:

19

Разработчик и производитель парфюмерии.

20

Фирма-производитель парфюмерии.

21

Разработчик и производитель парфюмерии.

— Подумай

сама, какой цвет ты можешь себе представить, если помада называется «Егоза»? Или «Шумная возня»?

И главное, не дать ей взяться за «Урбанистический упадок», она никогда не забудет шока, который испытала, впервые увидев помаду с названием «Бродячий пес» и «Асфиксия».

Мама машет мне рукой и беззвучно произносит: «Две минуты!» Я машу ей в ответ и тут же цепляюсь замком часов за нежное кружево воздушного болеро. Боже мой! Если я не могу пробраться даже через магазин тряпья, как я смогу выжить на утопающем в блеске и роскоши Капри? Единственным моим дарованием в области высокой моды является умение различить парфюм «от кутюр» за двадцать шагов. Мама вырастила меня на пробничках и каждую субботу устраивала мне экзамен перед тем, как выдать карманные деньги. Но это умение мне пока ни разу не пригодилось.

Обычно, если я захожу к маме на обед, мы поднимаемся в ресторан на пятый этаж, но сегодня она предложила сходить в кафе через дорогу.

— Ты же говорила, что больше туда ни ногой, — говорю я, пока она вытаскивает меня на улицу через боковой вход.

— У них новый повар, — отвечает она.

— Но в тот раз тебя ужаснул дизайн.

— Ну, цвет красного дерева с металлическим блеском в этом году входит в моду, так что я смотрю на него совсем другими глазами.

Что-то здесь не так, я вам точно скажу. Может, она меня стесняется из-за того, что я в этих рабочих штанах? В прошлый раз, когда она вела себя подобным образом, в конце концов, она заставила меня постричься — пригласила Джанни посидеть с нами, а потом они взяли меня под руки и отконвоировали в салон.

Мама без малейшей иронии подпевает Билли Джоелу «Такая, как ты есть» и принимается за свою тарелку салата без заправки.

Я хватаю с тарелки сэндвич, посыпанный кресс- салатом, и думаю: вот бы она и меня любила такой, какая я есть. Мне надоело чувствовать на себе ее изучающий взгляд всякий раз, как я прихожу ее навестить. Вот и сегодня она слишком долго разглядывала мои брови, так что без новых щипчиков для эпиляции «в подарок» нынче определенно не обойдется.

— Что будете пить?

— Апельсиновый сок, — говорю я девушке за прилавком.

— Ким, только не это — там слишком много кислоты.

— Точно, не стоит! Минералку с газом, — улыбаюсь я.

— Без газа тебе полезнее.

— Мама, ну честное слово! Какой вред от пузырька воздуха?

— Как хочешь, — она пожимает плечами.

Терпеть не могу, когда она так себя ведет. Обычно я в подобных случаях делаю все ровно наоборот, чтобы она смотрела, как я отравляю свой организм, и мучилась, но сегодня мне не хочется, чтобы ей показалось, будто я все делаю назло. Я и без того ее подвожу, и мне ее жаль. «Я не могу поехать с тобой на Капри…» — репетирую я про себя. «Ну, давай, скажи то же самое вслух», — уговариваю я себя.

— Я тут думала про Капри… — начинает она.

— Мама, — вмешиваюсь я дрожащим голосом.

Переводить намного проще. Не приходится нести никакой ответственности за то, что говоришь.

— Мама, — снова начинаю я, стараясь, чтобы голос мой звучал уверенно.

— Джина! Я только что узнала! Это же просто ужасно! — Вихрь шифона и пудры влетает в кафе.

— Ничего страшного, Моника, правда, — отбивается мама, и видно, что ей не по себе.

— Неправда! Он настоящий негодяй. Но все мужчины таковы, что делать.

Ничего себе! Мама определенно рассказала Монике про своего отца значительно больше, чем мне.

— У него не было выбора, — пожимает плечами мама.

— Ерунда! — звонко откликается Моника.

Меня так и подмывает вставить: «Хотелось бы посмотреть, как ты поспоришь с сердечным приступом!», но я сдерживаюсь.

— Ведь и недели не прошло со смерти твоего отца! Это преступление!

Определенно я чего-то не понимаю.

— Не может быть, чтобы некому было пожаловаться! — настаивает Моника.