Я, Минос, царь Крита
Шрифт:
Я вспомнил о своих судах, отправившихся добывать рабов. Мне не давала покоя мысль, вправе ли я ущемлять человеческое достоинство рабов только для того, чтобы возрождать города, — возвращая Криту былое могущество.
В поисках ответа на мучившие меня вопросы я, переодевшись и взяв на спину большую корзину, отправился по деревням просить подаяние.
— Будьте милосердны, подайте что-нибудь служителю мудрости! — повторял я.
Чаще всего мне подавали женщины: в одном месте я получил пригоршню ячменя, в другом — несколько олив. Случалось, что
Я задумался. Когда происходит смена власти и одного царя сменяет другой, когда страну потрясают мятежи и войны, в души людей закрадывается страх, и они стремятся заглушить его, предаваясь чревоугодию, пьянству и плотским утехам.
— Люди напоминают деревья: хотят расти, невзирая на дожди и засуху, — произнёс я вполголоса. — Так не лучше ли, чтобы успокоить их, дать им возможность петь и танцевать, плакать и смеяться, когда им заблагорассудится?
На другой день судьба привела меня в какую-то горную деревушку. Ближе к вечеру местные крестьяне побросали работу и собрались на сельской площади.
— Пойдём послушаем бедного жреца, — переговаривались они.
Я тоже пошёл. Старик был слеп, и от дома к дому его водил юноша. Он играл перед собравшимися на флейте, а в паузах старик, устремив мёртвые глаза куда-то вдаль, негромко говорил:
— Мы должны быть благодарны богам и справедливым владыкам. Вы все знаете, что по утрам солнце восходит на востоке, а по вечерам заходит на западе. Мужчины зачинают детей, женщины производят их на свет, мы все дышим воздухом, который даруют нам боги. Но не забывайте, что рано или поздно все родившиеся опять вернутся туда, к истоку всякой жизни. Наполните же вашу жизнь смыслом. Чтите богов и уважайте добродетель. Пусть ваши дни будут радостными. Преподносите своим жёнам благовония, украшайте цветочными гирляндами. Смейтесь и пойте! Отгоните от себя заботы и радуйтесь...
Мой внутренний голос возразил:
«Ничего нет скучнее моря, когда на нём царит штиль. И только когда разыгрывается шторм, оно становится прекрасным».
Вернувшись во дворец, я увидел группу что-то горячо обсуждавших жрецов. Я подошёл и поинтересовался, о чём идёт спор.
Один из них неуверенно, словно боясь выдать какую-то тайну, ответил, что завтра на небе появится знамение.
Я удивился:
— Знамение? Ничего не понимаю! Настаёт день, настаёт ночь, солнце восходит и заходит...
— Это знак, государь, — сказал пожилой жрец, — и он обычно сулит несчастье...
Успевший подойти Манолис злорадно заметил:
— Теперь люди узнают, что над нами властвуют боги — повелители небес и земли. Завтра они испытают потрясение и страх и тогда убедятся в своём бессилии и в могуществе богов. Многие из них словно несмышлёные дети — чтобы донести до них истину, их нужно сперва подвергнуть порке.
— В чём же заключается
— В том, что мы — ничто. Чтобы чем-то стать в этой жизни, необходима помощь богов!
— И ты полагаешь, Манолис, что это знамение заставит народ вернуться к покорности?
— Да, государь. Всё, что происходит, люди принимают как естественное, само собой разумеющееся, будничное, как луну и звёзды.
Чтобы не наговорить лишнего, я отвернулся, однако слышал, как верховному жрецу задали вопрос, сколько продлится грядущее знамение и как всё это будет. Уже удаляясь, я расслышал его ответ:
— Среди дня настанет ночь... Она начнётся в полдень и продлится столько времени, сколько потребуется, чтобы пройти тысячу шагов.
Выйдя на другой день на террасу, чтобы взглянуть на небо, я заметил спешивших отовсюду полуголых вооружённых людей, стекавшихся к дворцу. Кое-кто уже карабкался на стены. Офицеры подняли по тревоге солдат. Я уже решил, что кровопролития не избежать, однако обе стороны, обменявшись несколькими словами, начали брататься. Вожаком полуголых оказался рослый кузнец. Его оружием был огромный молот. Он помчался к храму, где собрались жрецы, и обрушил на ворота град сильнейших ударов.
— Открывайте! — ревел он. — Мы хотим убедиться, что вы не изменили нашему царю!
— Сын мой! — обратился к кузнецу Манолис, бесстрашно приблизившись. — Пади ниц и моли богов о прощении, ибо ты осмелился явиться с оружием в священное место!
— Это ты проси богов, чтобы защитили тебя! — вскричал кузнец, замахнувшись на него молотом.
В этот момент жрец швырнул в лицо нападавшему небольшой сосуд... Вероятно, содержавшаяся там жидкость разъела кузнецу глаза. Он зашатался, захрипел, схватился обеими руками за лицо и рухнул наземь...
— Отомстим за Адапу! — послышались голоса из стана нападавших. — Ломайте ворота!
Манолис воздел руки к небу. Когда толпа притихла, он крикнул громовым голосом:
— О боги! Отдаю это святое место под вашу защиту! Покарайте грешников, которые осмелились поднять руку...
И вдруг откуда-то, словно из морской пучины или недр пещеры, раздался незнакомый, грозный голос:
— Если критяне причинят зло тем, кто мне служит, если осквернят хоть одно из священных мест, я прокляну их и на них падёт тьма!
Мне показалось, что я сплю, й я несколько раз протёр глаза. Как бы то ни было, не успело отзвучать первое слово, произнесённое неведомым голосом, как солнечный свет стал постепенно меркнуть. Когда голос умолк, на землю опустилась ночь. Вместо солнца в небе висел чёрный диск, окружённый огненным кольцом...
У людей, намеревавшихся штурмовать храм и жилище жрецов, вырвался крик ужаса. В страхе они побросали оружие, одни воздели руки, моля о прощении, другие упали на землю, скуля и дрожа всем телом. Среди солдат тоже поднялась паника. Их ряды рассеялись, многие отшвырнули прочь оружие и завыли от страха.