Я надену полночь

Пратчетт Терри Дэвид Джон

— Ох, — произнесла Тиффани. — Я не хочу причинять ему вреда! — Нельзя было сказать с определенностью, когда именно Жаб улыбается, поэтому Тиффани просто предположила. — Я сказала что-то смешное?

— Вовсе нет, правда, напротив — нечто грустное и одновременно забавное, — ответил Жаб. – Забавное, потому что, в данном случае, это ложка дегтя. Данный молодой человек выдвинул против тебя такие обвинения, которые в большинстве стран нашего мира привели бы тебя на плаху, и ты еще не желаешь причинять ему никакого вреда?

— Я знаю, это звучит сентиментально,

но Герцогиня все время на него давит, а девица на которой он собирается жениться вечно на мокром месте, словно… — она запнулась. На лестнице ведущей из зала раздались чьи-то шаги, и они точно не были похожи на подкованные сапожищи стражников.

Это была Лютиция, будущая невеста — вся в белом и в слезах. Она подошла к решетке камеры Тиффани, повисла на ней и принялась рыдать, причем не навзрыд, а с бесконечными поскуливаниями, шмыганьями носом, утираниями и без того насквозь мокрыми от слез кружевными манжетами.

Девушка даже не смотрела на Тиффани, она рыдала в ее направлении.

— Мне так жаль! Мне, правда, очень-преочень жаль! Что ты обо мне думаешь?

Вот она, явилась, во всей красе проблема всех ведьм. Единственное существование этой персоны заставило Тиффани, всего на один вечер, поразмышлять о возможности воспользоваться восковой фигуркой и булавками. Конечно она не стала этого делать, потому что подобных вещей делать нельзя, и на это очень неодобрительно смотрят остальные ведьмы, а еще это просто отвратительно и опасно, и сверх того, у нее просто не было под рукой булавок.

И вот это несчастное создание бьется перед ней в своего рода агонии, такая жалкая, будто вся ее надменность и гордость были смыты потоком горьких слез. Почему бы тем же потоком не смыть ее ненависть? А, и честно говоря, никакой особенной ненависти-то и не было, скорее нечто вроде несварения. Она давно знала, если нет светлых волос, то не бывать ей дамой общества. Потому что это просто противоречит всем известным сказкам. Просто она не хотела этого признавать.

— Я никогда не хотела, чтобы все зашло настолько далеко! — пробулькала Летиция. — Мне, правда, очень, очень жаль. Даже не знаю, о чем я только думала! — И по глупому кружевному платью потекли новые потоки слез, и… о, нет! На идеальном носике повисла капелька.

Пораженная до глубины души Тиффани с ужасом наблюдала, как без того заплаканная девушка разразилась ручьями и… о, нет! Она не может так поступить! Нет, именно так она и поступила — она выжала платок на пол, который и без того уже был влажным от бесконечных потоков слез.

— Послушай, я уверена, все не так уж плохо, — Тиффани старалась не прислушиваться к неясному шороху, разносящемуся по камням. — Если б ты только на секундочку перестала реветь, то я уверена, мы бы во всем, чем бы оно не являлось, разобрались.

Это вызвало новые потоки слез и самый настоящий, старый добрый всхлип, который редко встретишь в настоящей жизни, до сего момента. Тиффани знала, что плачущие люди обычно говорят «буу-хуу» или так об этом писали в умных

книгах. И никтоникогда не говорил так в реальной жизни. Однако Литиция делала именно так, прицельно намочив всю лестницу. Но было и еще кое-что. Тиффани уловила задумки словно они были отчетливо и прямо произнесены, и хотя они были довольно влажными, они отпечатались в ее мозгу.

Она подумала: «Ух ты, правда?» Но прежде чем она смогла что-то ответить, снова послышались шаги на лестнице. В мгновение ока тут оказались Роланд, Герцогиня и несколько ее телохранителей в сопровождении Брайана, который выглядел очень озабоченным тем фактом, что чужие солдаты топчут его родные камни, и раз подобное осквернение святынь имеет место быть — он обязательно должен быть поблизости.

Роланд поскользнулся на влажном полу и осторожно обхватил руками, словно стараясь защитить, Летицию, которая слегка хлюпала и совсем неслегка подтекала. Герцогиня нависла над ними, заняв собой практически все свободное пространство, оставшееся для телохранителей, которым ничего не оставалось, как потесниться с недовольными друг другом рожами.

— Что ты с нею сделала? — потребовал ответа Роланд. — Как тебе удалось ее сюда заманить?

Жаб прочистил было горло, чтобы ответить, но Тиффани подло пнула его в бок ботинком.

— Не смей и слова пикнуть ты, амфибия, — шикнула она. Может быть он и хороший юрист, но если Герцогиня увидит решившую выступить адвокатом Тиффани говорящую жабу, это все только испортит.

Но так уж вышло, что Жаб не успел все испортить, потому что Герцогиня сразу же принялась вопить:

— Нет, вы это слышали? Когда же придет конец этому безобразию? Она назвала меня амфибией!

Тиффани хотела было вставить слово, мол: «я не вас имела в виду. Я говорила про другую амфибию», — но вовремя сдержалась. Она уселась на пол, прикрыла Жаба соломой и обратилась к Роланду:

— На какой именно вопрос ты хочешь, чтобы я не отвечала первым?

— Мои люди смогут заставить ее заговорить! — крикнула Герцогиня над плечом Роланда.

— Я и так уже умею это делать, но спасибо за предложение. — Ответила Тиффани. — Я думала, что она явилась проведать коз, но, судя по всему, причина куда более… расплывчатая.

— Она же не может выбраться наружу, не так ли? — поинтересовался Роланд у сержанта.

Сержант четко отдал честь и произнес:

— Никак нет, сир. Ключи от обеих дверей лежат у меня в кармане, сир. — При этом он косо посмотрел на Герцогиню и ее телохранителей, словно говоря: « Некоторымзадают дельные вопросы, и получают на них четкие и короткие ответы. Так то вот!»

Но все впечатление было испорчено фразой Герцогини, которая сказала:

— Он дважды назвал тебя «сир», вместо «милорд», Роланд. Я уже говорила тебе, ты не должен позволять нижним чинам вести себя с тобой так фамильярно.