Я написал книгу
Шрифт:
Он отъехал на своем кресле с колесиками к другому столу, достал из него какую-то папку и принялся водить ногтем по строчкам одной из ее страниц. Потом переписал что-то на отрывной листочек и с ним вернулся обратно.
– От нас ничего скрыть нельзя, – пояснил мне Патрик. – Мафия бессмертна.
Он ввел какие-то цифры и щелкнул пальцами «вуаля». Предложил мне посмотреть на его работу. Я посмотрел и догадался, что для входа в систему осталось всего лишь придумать пароль.
– И все? – недоверчиво спросил я.
– Проще простого, – доверительно сообщил мне ирландец. – Если ты, конечно, знаешь номер его социального
В перерывах между отсылкой себе на электронный адрес копий всяких викингских саг, работ Иммануила Великовского и Бертрана Рассела, родной сердцу каждого карела-ливвика «Калевалы», записок Нобелевского лауреата Джона Ватсона и многого другого, мы с Патриком пили безразмерную бутыль виски, и он жевал свою сигару. Я продолжать баловаться с дымом больше не мог: вроде бы мне еще на пароход надо было как-то возвращаться.
– Вот мы тут американцы, – говорил мне мой собеседник, жестом не разрешая мне делать кое-какую поправку. – Мой дед уже родился здесь. А все равно мы считаем себя ирландцами. И прочие люди говорят: американец из голландцев, положим. А сами перебрались сюда чуть ли не во времена войны Белой и Алой розы. Так почему же в Россиянии – все только русские? Куда подевались всякие кривичи, вятичи, ижора и прочие? Их что – истребили? Вот ты, например, кто?
– Ну, положим, и в Америке не все корни свои чтут, – отвечал я ему. – Негры ваши – только афроамериканцы и больше никто. А я – карел-ливвик. Все наши народности были объявлены «племенами», и они были морально истреблены слэйвинскими князьями и, с позволения сказать, царями. А кого морально не удавалось – тех резали физически. Вот и все.
– Рабская психология, – сказал Патрик.
– Рабская психология, – сказал я.
Мои викинги.
Машина, пусть и с европейскими номерами, мне показалась подозрительной. Машине я тоже показался подозрительным. Из нее вылез невысокий парень, одетый в свободного покроя одежду, в складках которой можно было скрыть что угодно: хоть перочинный ножик, хоть армейский гранатомет. Раньше в такой накидке, типа пончо, бегала по сцене Алла Пугачева, изображала летучую мышь и влюблялась с Раймондом Паулсом. Парень не смотрел мне в глаза, неторопливо обогнул машину и открыл багажник. А я шел к нему все это время и старательно делал вид, что всего лишь прогуливаюсь по лесу с голым пузом.
Можно было, конечно, сыграть роль бомжа и забуриться с головой в помойку, но кроме пустых бутылок и смятых банок там ничего не было. Даже самый захудалый и опустившийся бродяга предпочитает помойки, где что-то другое, съедобное, бытовое, либо одежда. Да и не ходят по помойкам люди с голыми руками и голыми животами. Обязательно пакет должен быть, чтобы либо выбросить его в мусор, либо, наоборот, собрать в него мусор. В общем, на бомжа я не тянул.
Ну, а дальше-то что?
А дальше я бросил мимолетный взгляд через плечо и обнаружил, что еще один человек образовался у меня за спиной. Если судить по ботинкам, то именно тот, что болтался возле нашего дома.
«Come with me run with me leave this world behind
Come to me come with me I know that we will find
We are animals. We are animals» (Nazareth – Animals -), – донеслось до меня из машинного салона.
«Пошли со мною, беги со мною, оставь этот мир позади
Иди
Мы – животные. Мы – животные» (Перевод).
Ну, вот, хоть музыка у них правильная. Вообще-то местные радиостанции, в отличие от россиянских, зачастую выдавали разумное по наполнению звучание. Можно слушать и не беситься от безвкусицы.
Кто-то назвал россиянское такси большим ухом шансона. Я как-то не очень часто езжу на такси, вот на автобусах – приходится, в основном следующих по маршруту Петрозаводск – Санкт Петербург и Питкяранта – Санкт Петербург. Водителей там, вероятно, подбирают по степени сволочной содержательности их внутреннего мира. Или они все туда из милиции по достижении пенсионного возраста переводятся. Более подлых людей найти трудно, если, конечно, задаваться такой целью – искать. Я не задавался, но всегда нарывался.
Сядет такая сладкая парочка впереди, один, как правило, за рулем, другой рядом – чай пьет из термоса. Хотят ехать – едут, не захотят остановиться на остановочке – мимо катят. На любую пассажирскую просьбу отвечают хамским нытьем и оскорблениями. Ну, конечно, я тоже ныть горазд, а уж как умею оскорблять – заслушаешься! Только зачем? Что от этого изменится? Во всяком случае, уважение к себе самому потеряется, как со стороны совсем незнакомых людей, так и себя самого. Проще говоря, стыдно сделается. К тому же, вдруг, эти незнакомые люди – хорошие люди? Не одна же дрянь и отбросы общества в автобусах трясутся.
По мнению автобусников, как раз так оно и есть. Но они глупые люди, поэтому соседи по дачам и подъездам их бьют. И это хорошо, что ни у кого оружия нет в свободном обращении, иначе бы водители автобусов резко закончились.
Впрочем, пес с ними, с моронами (moron, на английском языке). Едут они, рулят, злобу дня обсуждают, каждый норовит умнейшую вещь произнести, до которой обычному человеку – ну, никак не додуматься. Едешь, слушаешь, уши вянут, но уснуть еще можно. Что делать в дороге пассажиру? Спать, как суслику. Пусть народ вполголоса переговаривается, пусть шофера несут пургу, пусть дети малолетние капризничают. Можно пережить, а на капризных детей и вовсе забить, дать шалабан ближайшему, чтоб прекратил визжать – и дальше спать. После того, конечно, как мамаша капризного ребенка изольет на тебя всю желчь, накопленную за годы воспитания этого своего капризного ребенка.
Но тут, пресытившись своей значимостью, водитель автобуса включает радио, чтоб не нужно было больше умничать с коллегой, а притвориться слушателем. Вот тут сон, который, вроде бы начал одолевать, слетает, как утренний туман поднявшимся ветерком. «Радио Нова», либо «Радио Юлекси» такой эффект произвести не могут, да и не ловятся они в Россиянии. Только «Дорожное Радио», только оно, так его растак!
Все в этом радио сделано так, чтобы оно сделалось похожим на телевидение. Пошлость лезет изо всех звуковых щелей, да так, что в зажмуренных по такому случаю глазах появляются картинки: слава милиции в виде марша суровых милиционеров с дубинками наперевес, слава труду с гоняющим обрывки газет в заводских коридорах ветром, слава народу-победителю с Путиным на трибуне, обнимающим одной длинной рукой Медведева, Зюганова, конечно же, Жирика, Навального и Немцова, у последнего на плече болтает ногами сморщенная в улыбку Хакамада. В общем, слава – тем, кто несет ее бремя.