Я написала детектив
Шрифт:
Чтобы у нас принесли что-то домой? Ну уж вряд ли, не стоит надеяться. Только не в Москве, столь густонаселенной.
— И что это была за помощь?
— Продукты, комплект постельного белья. Красивый такой, с кружавчиками.
— Ей вы картины показывали?
— Она сама их увидела: дверь с кухни была открыта. «Ой, какая прелесть, — говорит, — это что, репродукции?» Ну я и показала. Мне не жалко. Пусть девочка посмотрит.
— И сказали, что они подлинные?
— Наверное, я уже не помню.
Ничего
— Ей так все понравилось. Девочка сама рисовать любит, хотела даже в художественный институт поступать, часа два у меня сидела в полнейшем восторге.
Собиралась поступать в художественный институт — и не отличит репродукцию от картины? Это что-то новое в моей практике. О таком я раньше не слышала.
— Я ей и про Виталика рассказала. Потом она ушла.
— Что рассказали? Что Виталик в милиции работает?
— Может, и об этом говорила.
Нет, Анфилада Львовна, вы совсем не так просты, как кажется на первый взгляд. И все же картин-то нет.
— А как звали ту девушку?
— Точно скажу — Галочка. Фамилия — Смирнова, как у Виталика. Я потому про него и вспомнила.
— Анфилада Львовна, а о себе она что-нибудь вам рассказывала?
— Ни словечка.
Ясное дело. Даже если она и захотела бы что-нибудь рассказать, ее тут же лишили бы такой возможности.
Я открыла свой блокнот и записала — Галя Смирнова, семнадцать лет, рыжая, с веснушками, худая, приятная, общительная, работает в социальной службе.
— А еще кто-нибудь приходил? Может, картинами интересовался?
— Картинами-то все интересуются, — она глубоко вздохнула, — дети мои вон звонят постоянно: «Мама, как там картины? Ты их никому не продавала?» Я понимаю, у них своя жизнь. Что им эти картины? Так, материальная ценность. Это для меня они много значат. У них отношение иное. Наверное, я в этом виновата, не смогла донести до них, чтобы прониклись. Другие они. Это мы в свое время скромно жили. Сейчас иначе. Машины им подавай, шубы, компьютеры эти, телевизоры во всю стенку, мебель кожаную. Счастливы они от этого, что ли? Все больше волнуются, что им не достанется. Лучше бы про здоровье спросили.
Дети. Ну что ж. Такое тоже не исключено. Всякое бывает. Стоит проверить этот вариант. Потом решим.
— А кроме ваших детей кто про картины спрашивал?
— Хотели в одной галерее в центре сделать выставку из нашего собрания. Звонила мне ее хозяйка, уговаривала.
— И что вы на это ответили?
— Отказала. Зачем лишний раз афишировать? Ни к чему это.
— А как называется галерея?
— «Нео-арт». А вы посмотрите: какой уж тут нео-арт, — широким жестом обвела она комнату, — у нас только классика.
Я
— Как они узнали о вашей коллекции, если вы об этом никому не говорили?
— Среди знатоков, деточка, это всегда известно. Из этого тайны не сделаешь. Да, вот еще, я уж и забыла, сейчас только вспомнилось. Почти месяц назад приходил один, искусствоведом поначалу вздумал прикинуться. Я его, безусловно, в пять минут раскусила. Он потом уж признался, что просто хочет купить пару картин.
— Случайно не Бенуа и Ренуара?
— Бенуа хотел. А вторая — что-нибудь из Шишкина. Если цена будет разумной, сказал, три картины купил бы.
— И вы тоже отказались?
— Я свою коллекцию по кусочкам растащить не дам. Мой дед не для того ее собирал, а отец сберег, чтобы потом какой-то предприниматель у себя в офисе повесил да похвастался перед такими же бизнесменами, для которых что Ренуар, что лубочная картинка — все одно. Сколько мы страху натерпелись за свою жизнь, пока это добро в доме лежало, что как найдут — арестуют. Тогда и по меньшему поводу людей хватали, а у нас еще происхождение, сами понимаете, неподходящее.
— А как вы поняли, что он не искусствовед?
— Я ведь много лет проработала в Пушкинском музее в хранилище. У нас искусствоведов перебывало — страсть, не перечислишь. У меня глаз наметан. Я их сразу вижу. И по разговору, и по манере поведения, и по внешности отличить могу. Конечно, о своей коллекции я никогда не распространялась. Вела себя тихо и скромно. Не то предложениями бы замучили. И без того то и дело ходят, а так прохода не давали бы. Так что этого я в два счета вывела на чистую воду.
— Значит, этот бизнесмен ничего в живописи не понимал?
— Нет, почему же. Он очень даже разбирается, знания у него неплохие, основательные. Но не искусствовед. Говорю же, я на своем веку многих искусствоведов повидала, что к чему знаю. Вопросик могу каверзный задать. Другой так и не ответит.
Она хитренько улыбнулась. Все-таки Анфилада Львовна дама себе на уме. Совсем не наивная и довольно непростая.
— А как он вас нашел? И почему вы его впустили? Вы всем малознакомым людям дверь открываете?
— Он через дочь мою договорился. Нагрянул ни с того ни с сего. Детки подсылают иногда мне визитеров, а предупреждать забывают. Чтобы самим отделаться от них или на будущее клиентуру подбирают, кто их знает.
— Этот предприниматель не оставил своего телефона?
— Он мне визитную карточку дал. Только я ее сразу выбросила. Не собиралась я ему продавать картины. Фамилия-то у него, дай бог памяти, что-то растительное…
Ну вот, приехали. Антон Павлович Чехов. «Лошадиная фамилия».